— В жизни всегда лучше быть начеку, никогда не знаешь, которая доска гнилой окажется, — прокряхтел отец. Достал из духовки румяную пиццу с сочными красными и жёлтыми ломтиками перца и помидоров, расплывшимся сыром и поджаристыми кусочками ветчины, поставил её на плиту, довольно прищёлкнул языком и покачал головой. — Хороша вышла пицца, — он улыбнулся так по-детски радостно, просто, что я невольно восхитилась им. В тот момент не было в нём ни капли горделивой заносчивости или бахвальства, лишь только искренность и некая забытая многими, отброшенная, словно устаревший хлам, совсем не сочетающаяся с грубым обликом этого сурового мужчины непосредственность. Внутри меня отозвалось родственное чувство, и на душе стало теплее.
Тем временем Марк откупорил вино, разлил его по бокалам, сам уселся на небольшой деревянной табуретке между мной и отцом, взял свой бокал и сказал:
— Первый тост произнесу я, — он замолчал, а я смотрела на Олега Николаевича, боясь пропустить его первую реакцию. — Выпьем за моё зачисление в аспирантуру! — Марк высоко поднял бокал, вино всколыхнулось, заискрилось, словно рубин под яркими лучами горячего солнца.
Отец Марка не шевельнулся и какое-то время тупо смотрел перед собой, не произнося ни слова. Мы тоже замерли, не зная, чего ожидать. И тут он всхлипнул и разрыдался, словно малое дитя. Он плакал как-то неловко, беззвучно, лишь изредка вздрагивая и сутулясь. По его грубому лицу ручьями лились слёзы, а он растерянно вытирал их большими мозолистыми ладонями, то и дело повторяя: «Спасибо, сынок, спасибо». Марк, тоже, видимо, не ожидавший такой реакции, будто оторопел, но через мгновение поднялся с места, подошёл к отцу и обнял его. Тот припал к его плечу, зажмурил глаза, от чего всё лицо его скривилось и сморщилось, точно печёная картофелина, и разрыдался ещё сильнее. Он силой сжимал свои тонкие губы, пытаясь заглушить рыдания, но громкие всхлипывания всё равно вырывались наружу и становились всё громче.
— Ну, перестань, пап, — уговаривал его Марк, похлопывая по спине. — Чего ты так расчувствовался? Ты же знал, что я подал документы на поступление, неужели думал, что не поступлю?
— Извини, сынок, прости меня старого дуралея, — проговорил он, отстраняя от себя сына и вытирая тыльной стороной ладони припухшие глаза. — Просто я так долго ждал этого момента, так давно к нему готовился, что когда он наступил, совсем потерял голову от счастья. Спасибо тебе.
— Да успокойся пап, я же это не только для тебя делал, — попытался пошутить Марк, но шутка получилась неудачная, и он сам скривился. Но, быстро оправившись, добавил: — и никакой ты не старый, ты ещё мужчина хоть куда.