— Чушь не неси, — грубо оборвал его отец, но затем осёкся и, переменив тон, заговорил спокойнее, словно ощупывая и взвешивая каждое слово, перед тем как его произнести. — Когда-то был хоть куда, но это время давно прошло. Когда-то был и очень счастлив… Вот и сейчас счастлив, спокойно у меня на душе. У вас молодых вся жизнь впереди, а у нас она уже к закату клонится. И моя уж озарилась багровым заревом, — он посмотрел на Марка тоскливо, моё сердце сжалось и заныло, заныло так, как скулит собака, когда её исподтишка больно пнёт нерадивый хозяин. — У меня рак, сынок… вот так-то… незаметно жизнь пролетела.
Марк сидел оглушённый и бледный, глаза его остекленели, а губы изредка нервно вздрагивали.
— Почему ты мне не говорил? — резким полушёпотом зло спросил он, и по его щеке побежала горячая слеза.
Отец громко хлопнул ладонью по столу и резко вскочил с места, шумно отодвинув стул.
— Почему? Почему? — горестно прокричал он, в его голосе дрожало отчаяние. — Потому что я сам только недавно узнал. А как узнал, приехал к тебе… помириться хотел, — он замолчал, бросил мимолётный взгляд на склонённую голову Марка, затем отвернулся к окну и, бессильно опустив руку на подоконник, проговорил: — А для чего я должен был об этом рассказывать? Чтоб ты меня пожалел? Чтобы на твоём плече поплакать? Ни к чему мне всё это. Я хочу последние дни прожить спокойно, без драмы. Я вообще не собирался тебе рассказывать, да как-то само получилось, расчувствовался, наверное.
Марк поднялся из-за стола, быстро подошёл к отцу и крепко обнял его. Они стояли долго, не размыкая объятий. На душе у меня было скверно, горло часто сжимали спазмы, и я беззвучно глотала воздух.
— Всё, сынок, довольно. Не хочу сочувствия и жалости, тошно мне от них. Тем более, я ещё не умер, чтобы так уж скорбеть. И к тому же у нас гостья, не хорошо всё как-то вышло, — Олег Николаевич положил обе руки на плечи сына и посмотрел на него, потом на меня. — Сын, а водка у тебя есть?
Марк вымученно улыбнулся.
— Есть.
— Доставай, выпьем по стопке.
Марк достал бутылку, рюмки. Мы выпили молча. Водка резко обожгла пищевод, заставила скривиться и ухнуть.
— Так-то лучше, — потёр ладони отец, — а теперь попробуем мою пиццу.
Он переложил её на большое круглое блюдо, разрезал и поставил перед нами. В нос ударил аппетитный запах перца, укропа и печеного теста. Потекли слюнки.
— Вижу, повеселели, — довольно прищурился Олег Николаевич, — вид хорошей еды поднимает настроение не хуже алкоголя. Пробуйте.
Мы взяли по куску. Пицца была восхитительной: тонкий пряный вкус ветчины дополняли сочные ароматы спелых помидоров, перца и свежего укропа, мясо и овощи обволакивал нежный сливочный соус.