— Ну, вы нашли знающую! — отмахнулась дочка судьи. — Амалия вообще одевается, как кухарка…
— Тогда кого же мне еще спросить? Вот, если б вы согласились… У вас же бездна, просто бездна вкуса, юная госпожа. Это ж по всему видно!
— Что ж, — хмыкнув, Кристина милостиво кивнула. — Может, я и соглашусь — как попросите.
— Но… отпустит ли вас папенька?
— Вот еще! Буду я кого спрашивать. Ага! Куда идти? Говорите! Надеюсь, ваша мастерская не очень-то далеко…
— Нет, не очень… тут на лодке — совсем чуть-чуть. Госпожа Амалия говорила, что…
— Давно хотела покататься на лодке! Ну, и чего мы стоим? Веди те же меня… как вас…
— Юлиус, моя госпожа. Юлиус Брамс. О, как я вам признателен, как…
* * *
Королевский судья славного города Ниена, гере Карл Енеке Линдберг, вернувшись к вечеру домой, переоделся в длинный домашний халат китайского шелка — шлафрок и, усевшись в кресло, велел подавать ужин. Лицо его было все таким желтым и исхудавшим, как и обычно, даже темные, глубоко посаженные глаза, обычно смотревшие на мир с блеском и бодростью, несколько потухли. Устал господин судья, умаялся — слишком уж много за последнее время стало дел. Вот взять хоть этого Фельтскога, начальника городской стражи… теперь уже бывшего. Скандал, да еще какой! Используя родственные связи, проникнуть в крепость, вывести приговоренного к смерти узника… да это же черт знает что такое! Кстати, с узником — тем русским шпионом, лоцманом — как выяснилось, стражник был связан уже давно.
Влиятельный родственник предателя Фельтскога, помощник коменданта крепости Ниеншанц секунд-майор Хольберг при расследовании дела отделался лишь легким испугом. Точнее, даже и об испуге говорить было нечего, слишком уж яро вступился за него сам комендант, сэр Томас Кинемонд. Вот уж чертов шотландец! Упрямый, как тысяча дьяволов. Впрочем, шотландцы все такие.
Правду сказать, если б не генерал-губернатор Горн, так и Фельтскога пришлось бы выпустить, слишком уж многие давили на судью, причем — нагло и грубо. Но уж теперь, благодаря господину Горну и его помощнику из Дерпта, законность восторжествовала! Завтра с утра — суд, предатель будет приговорен к смертной казни и тут же повешен. Лучше, конечно, было бы четвертовать — но не стоит зря дразнить гусей, как гласит старинная пословица. Повесить, и дело с концом — законность превыше всего.
— Да, именно так! — судья побарабанил по столу тонкими длинными пальцами и велел позвать дочь. Пора было ужинать.
В младшенькой своей, Кристине, Линдберг, как говорится, души не чаял. Взрослея, девушка все больше напоминала свою покойную матушку, незабвенную супругу старого Карла, какой та была в годы юности… Ах, были ведь времена! Уж конечно, судья баловал дочь, как мог, потакая всем ее капризам. Остальные две дочки давно вышли замуж за вполне достойных господ, одна жила здесь же в Ниене, другая — в Выборге. При отце оставалась лишь младшая, да и та — год-другой, и вылетит из гнезда, выйдет замуж. Четырнадцатое лето — уж пора… Ну а пока, пока — баловать!