— Ну, что, парни… На ходу учиться будем. В бою! А ну все… нале-во! Шагом… арш! Раз два, раз-два… левой…
Промаршировав до гати, рассредоточились, выстроились в колонну по одному, пошли дальше след в след, осторожно ступая по чавкающим в жирной грязи бревнам и валежнику. Шли осторожно, и все же пара-тройка бойцов угодили-таки в трясину, пришлось вытаскивать.
— Дым! — выбравшись на твердую землю, выкрикнул Алатырь Татарин. — Вон, как валит. Верно, свеи село подожгли.
— Все село — нет, — Бутурлин присмотрелся, нервно поглаживая бородку. — Одна изба горит. Или амбар — дыма-то маловато. Ну, что, все пришли?
— Все, господин капитан! — вытянулся Алатырь. — Выступаем?
— Нет, — лоцман покачал головой. — Сперва вышлем разведку. Сам пойду… Ну, и со мной давай кого-нибудь посмекалистее.
— Слушаюсь, господин капитан! Эй, Акимка… и ты, Мефодий… Подь сюда, живо.
В последнее время Алатырь Татарин упорно именовал Никиту капитаном, хотя, если подумать, никакого особенного воинского чина у Бутурлина не было. Он же не в полку нового строя служил, чтоб иметь европейское звание. Однако же кораблем — отбитой у шведов шнявой — командовал… Значит, правильно все — капитан.
Отобранные командиром смышленые парни — курносый Аким и длинный, с некоторой сутулостью, Мефодий — подойдя, выжидательно уставились на Бутурлина. Оба — в обычных сермяжных рубахах, однако же с трофейными кожаными портупеями-ремнями, к коим привесили сабельки и ножи. У Мефодия торчал еще и пистоль, а вот рожка для натрусочного пороха что-то видно не было, как и сумки для зарядов.
— Заряжен, — шмыгнув длинным, с горбинкою, носом, заверил парень. — А пули да порох у меня в котомочке, вона.
— Добро, — Никита Петрович кивнул. — Пистоль тоже в котомку переложи, чтоб не мешался.
— Слушаюсь, господин капитан!
— Ну, что же… Алатырь, ждите. Выставьте охранение, устройте засады. Если вдруг появятся шведы — начинайте бой. Ну а мы… Пошли, парни! С Богом.
Вечерело. Низкое солнце стекало в реку сусальным золотом. Порывы небольшого ветерка шевелили росшие у самой воды ивы и вербы. От пристани валил густой черный дым. Горели купеческие амбары. Рядом с амбарами выстроились — точнее сказать, были выстроены — угрюмые люди, со связанными руками, как видно — заложники или просто пленные, судя по одежке — приказчики и средней руки купцы.
У самой пристани покачивались на воде четыре морских баркаса, вместимостью человек по тридцать — тридцать пять. Из баркасов высаживались солдаты: мушкетеры в синих коротких камзолах и широкополых шляпах, пикинеры в кирасах и железных касках, еще и артиллеристы в темно-бордовых колетах и черных широких штанах… Пушки! Они выгружали пушки! Знаменитые шведские полковые пушки, появившиеся не так давно, во времена Густава Адольфа и изменившие весь ход многочисленных войн. Медные орудия, весившие семь пудов, могла тащить всего лишь одна лошадь, а непосредственно на поле боя с ними без особого труда управлялись трое солдат. Стреляли они трехфунтовыми ядрами и картечью… К примеру, у французов чугунная трехфунтовая пушка весила тридцать пудов и требовала четырех лошадок. Попробуй-ка такую потаскай! А все шведская медь и качество литья.