Не спешил Ванька Карась, так и проволокались неспешно почти целый день, а ближе к ночи свернули баркасы в протоку — на Нудоксу-реку, а от нее — в другую речушку, Шомушку. Никита Петрович, как лоцман, забеспокоился — с чего, почему так? В обход ведь поплыли! Прямо шесть, кругом — четыре — так, что ли, выходит?
— До Кайваксы-деревни дойдем, — пряча ухмылку, кратко пояснил Ванька. — Там мои людишки. Перегрузим крицы на возы. На въезде скажем — уклад железный с кайвакских кузниц везем. Какая нам таможня?
— Хитер ты, Ваньша! — одобрительно расхохотался Бутурлин. — Сказать по правде, я б до такого не додумался… Если б мало думал.
Карась рассмеялся в бороду:
— Хитер, не хитер — а должно бы не худо выйти.
Так и вышло, как он сказал — не худо. Ни о чем не дознались монастырские служки! Не заподозрили даже. Ну, везут себе мужики уклад с Кайваксы — и что? Мало ли железа этого тут возят?
Даже Джон Смит, пуританин чертов, смекалку Ванькину заценил, сказал — гут! И еще со смехом обозвал Карася канальей. Что это такое, никто их русских не знал, но слово пришлось по нраву — красивое! Так плохого человека не назовут. Звучит ведь почти как песня — каналья!
Все как по маслу прошло, гладенько. Получил Бутурлин деньги, простился с Джоном да Ванькою — выпили на Ромнанихе в кабаке-кружале — да отбыл к себе на усадьбу, прозябать до новой навигации, до поздней весны.
Ну, вот, однако, и май уже — а все вестей ни от кого нет! Ни от Ваньки Карася, ни из Ниена… И вообще, знающие люди сказывали, будто дело к войне со шведами идет. Ежели так — плохо. Только все наладили — и вот поди ж ты! Война — добрым людям помеха… а вот недобрые на ней большую деньгу наживают. С другой стороны — ежели и война, так царь-государь на службишку призовет, жалованье выплатит… да и добыча, опять же…
Черт! И где же, черт возьми, Ленька-то? Может, нет на хомякинской усадьбе водки? Не выгнали… Тогда бы уж бражки взял, что ли. Да сообразил бы, ужо… Чего ж не едет?
— Может, кваску, батюшко? — неслышной тенью подошла к крылечку новая ключница — голубоглазая красавица Серафима. Уже и приоделась в соответствии с должностью: поверх поневы-рубахи сарафан лазоревый, да на плечах — беличий шушун. Вещица-то не дешевая… интересно, откуда у нее такой? А, верно, Федор Хромой подарил… как невесте будущей. Ой, та еще себе невеста! Себе на уме. Красота да ум — великая сила! Да и дело Серафима затеяла доброе — рядок торговый на посаде открыть. Тут — да, надобно и Бутурлину вложиться да поспособствовать… Лишняя копеечка не помеха!
— Кваску, говоришь? — повернувшись, Никита Петрович окинул девушку взглядом. Всем хороша красотуля! И стройна, и грудь на месте, и лицом светла. Глаза — озера лазоревы, пушистые ресницы, зубки жемчужные… И взгляд такой — медовый, наглый… Еще, что ли, деву завалить? Раз уж сама намекает… Хотя… похоже, что-то ее печалит все ж таки.