— Так это… — Митька не знал, что ответить. Вот и молвил, дурачок, правду! — Так я этим… ну, в пилевню… попить…
— Я вот те дам, попить! Вот те попить, Вот, вот, вот!
Схватив отрока за ухо, сутулый принялся потчевать его посохом по спине. Закричав, Митька выронил кадку — вода разлилась, окатило и сутулого — и тот, еще больше озлясь, принялся бить несчастного отрока с утроенной силой.
— Тако бы вражин мира православного колошматил, — недобро усмехнулся Никита. — Одначе людишки здешние, похоже, на поля подалися… Пора бы и покричать. Давай, Ленька! Селезень ты наш, х-хо!
Осторожно выбравшись из баньки, Ленька спрятался в высокой траве и закричал селезнем, закрякал. Тотчас же со стороны главных ворот прогремели выстрелы! Рванули тишину — будьте нате! Сутулый черт аж посох из рук выронил, да, выпучив глаза, принялся испуганно озираться вокруг:
— Это… что? Это кто это?
— Ворота кто-то бьет! — столь же испуганно пролепетал Митька. — Штурмует.
— Да кому ж тут штурмовать-то?
— Так, может, господине — татары или литва!
— Откуда тут литва, чертушко? — подняв посох, сутулый быстро спровадил Митьку звать помощь. — На поле побежишь, мужиков кликнешь… Да и в церковь забеги, скажи там звонарю… Чтоб — в колокол! Чтоб — набат. Напали ж!
— А кто, кормилец, напал-то?
— А кто надо, тот и напал! Да беги уже!
Убоявшись новой порции ударов, отрок со всех ног понесся прочь, к лесу. За подмогой! Сутулый же с воплями побежал к главным воротам, созывая тех, кто еще оставался в усадьбе.
— А теперь — быстрей! — выхватив шпагу, Бутурлин выскочил наружу и в три прыжка уже оказался на заднем дворе усадьбы.
Вот и пилевня. Обычный дощатый сарай, хлипкий засовец… Отбив засов рукоятью шпаги, Никита Петрович настежь распахнул дверь:
— Олька, Катерина, Костька! Вы тут? Выходите живо.
— Господине! — девчонки поднялись из кучи старой сломы, словно тени с кладбища. В одних рваных рубашонках, избитые, с потухшими глазами… Да уж…
— А Костьки нет, господине… — тихо промолвила кареглазая Олька. — Он убежать восхотел, так Акинфий-тиун самолично его на стрелу взял — я видела.
— Что, убили, что ль? — зло ахнул помещик.
Девчонки обреченно кивнули:
— Убили, так. А тело Акинфий велел собакам бросить. Собаки тут злые. Нас сёдня б затравили бы… или повесили б. Потому как, говорят — тати мы, до чужого добра жадные.
— Ничо! — прижав девушек к себе, Никита Петрович погладил их по головам, успокоил. — Еще поглядим, кто тут тати?! Еще поглядим. Пока же пошли-ка отсель побыстрее.
— Но, господине…
— Говорю же — пошли!
Они ушли почти незамеченными — все же кто-то из челяди спустил с цепи пса. Здоровущий клыкастый зверь вмиг достиг беглецов… и тотчас нарвался на саблю. Мирный и спокойный с виду Игнатко коротко, без замаха, ударил псину под грудь. Намертво. Как и надо.