Соратнички Петруши Волка по вольной разбойной жизни выглядели куда менее импозантнее своего атамана, однако дел натворили не меньше — оттого-то их и вешали. Не рвали ноздри, не ссылали на каторгу — вешали, казнили, лишали жизни. Впрочем, особой крови, наверное, на сией шайке все ж таки не было, поскольку тогда б применили куда более устрашающую казнь, к примеру, колесовали или четвертовали. А так… Всего-то в петлю сунуть — делов!
Двое разбойничьих парней — один лопоухий, тощий, лет двадцати, второй — чуть постарше, но тоже не дородный, сутулый — молча подставили шеи следом за своим атаманом. Тот напоследок улыбнулся — прямо из петли, выкрикнул:
— Ну, православные! Не поминайте лихом.
Ловким ударом ноги палач тут же выбил скамейку из-под ног приговоренных к казни. Лопоухий с сутулым живенько закачались в петельках — любо-дорого посмотреть! Пахнуло дерьмом и мочою, портки повешенных вмиг сделались мокрыми — организм, прощаясь с жизнью, избавлялся от всего лишнего. Вот так… потому и смерть — позорна. В собственном-то дерьме!
Двое лесных татей уже болтались в петле, а вот с третьим, с атаманом, вышла заминка. Петелечка-то оказалась хлипкой, оборвалась — и бедолага рухнул на помост, едва не проломив доски.
— Ох славно-то! Вверх-вниз, — громко захохотал упавший. — Как на качелях!
Толпившийся у помоста народ шутку заценил — засмеялся. Что уж поделать, любят людишки разных проходимцев да ухарей! Вот как Петрушу Волка. Злодей — клейма ставить негде, а вот поди ж ты, напоследок развеселил.
Однако ж самое-то веселье, как оказалось, только еще начиналось! Помощники палача быстренько приварганили новую петельку, подтянули, испробовали — вроде крепка, должна б выдержать…
А вот не выдержала! Лопнула, зараза! Это вот второй-то раз.
— Кому повешену быть, тот не утонет, — на этот раз Бутурлин тоже пошутил, только как-то невпопад. — Нет, наоборот я хотел сказать-то, — тут же поправился лоцман.
Да все в толпе поняли уже, засмеялись. Где-то позади, за помостом, нервно заржала лошадь. Никита Петрович напрягся, прислушался… ага-а-а… На губах его заиграла улыбка — казалось, с чего бы?
Казнь продолжалась. Третий раз петельку приладили… Вдев туда голову, Петруша Волк ухмыльнулся и весело подмигнул людишкам:
— Видать, не особо меня черти-то заждались! Сковородку не приготовили.
Оп! Выбил палач скамеечку…
И снова народ грянул в хохот!
Не-ет, на этот раз веревка-то не подвела, подвела перекладина. Сломалась, зараза, с треском! Р-раз — и напополам.
Тут уж спохватился судейский, тот, что распоряжался казнью. Сделав знак палачу, соскочил с помоста вниз, пошептался с архиереем, со служками. Покивал и, с важностью, не торопясь, поднялся на помост обратно. Подошел к самому краю, откашлялся: