В шатре же шла степенная беседа. Цыганский старшой расспрашивал гостя о жизни, о том, что тот умеет, с чего живет. Бутурлин, не скрывая, рассказывал все, как есть — и о поместье своем, и лоцманском деле.
— Значит, говоришь, война будет? — пригубив вино из серебряного кубка, по виду старинного и очень дорогого, озабоченно осведомился цыган.
— Будет, — Никита Петрович кивнул и потеребил бородку. — Коль уж сам воевода здесь! Видал же войско.
— Да видал, — скривился, словно от зубной боли, баро. — Это плохо, что война. Нам, ромалам, от того одно разорение. А с кем воевать собрались?
— Со свеями, — пояснив, Бутурлин потянулся к бокалу. — За тебя, Славко! За табор твой.
Склонив голову, старый цыган приложил левую руку к сердцу. Выпили.
— В таборе осталось мало мужчин, — чуть помолчав, признался Славко. — Мало воинов. А вас трое — и каких! Если проводите нас на восток — буду рад. И никто вас с таборе не сыщет. Никакие судейские!
— А ваши мужчины…
— Мы шли через Литву.
— Понятно.
— А здесь, под Тихвином, говорят, много лихих людей, — цыган снова подал голос.
— Много, — согласился беглец. — Как и везде, где есть торговые пути, купцы и прочий зажиточный люд. Так ты разрешишь нам переждать?
— Да. Но мы скоро уходим. Через пару-тройку дней.
Бутурлин ничего не сказал. Задумался. Уходить с цыганами черт-те куда он вовсе не собирался. Уж в таком разе можно было бы податься в Ниен… Точнее сказать, в Спасское — русское, рядом, село. Там бы и отсиделся… до прихода рати воеводы Потемкина! Вот именно — до прихода.
Оправдаться надо — вот что! Да сладить все честь по чести — по суду. В противном случае придется век от своих же прятаться, скрываться, ровно какому-нибудь вору да шпыню ненадобному. Нехорошо так, не надобно. А что надобно? А на Хомякина, злодея, накопать всякой скверны! Это ж с его подачи все… Накопать — да челобитную! И не одну — несколько. В Разрядный приказ. В Поместный. В приказ Тайных дел — тоже можно, мало ли — Хомякин — свейский шпион? А еще — игумену, отцу Иосифу, архимандриту. И, может быть, даже самому государю!
Значит, баро сказал — через пар-тройку дней. Два дня еще есть. Собрать сведения для челобитной — да на Хомякина чего худого — побольше. Чтоб не сидел, руцы довольнехонько потирая, чтоб заерзал, чтоб оправдывался! Два дня… маловато — но уж сколько есть. Правда, это ежели до того момента монастырские в табор не сунутся. Вдруг да явятся искать беглецов? А запросто! Правда, Славко чужих в табор не пустит. Да и беглецам спрятаться — есть где. Лес кругом. Река, заводи. Все не прочешешь.