— Ну, отдыхайте пока, — закончив трапезу, цыган сытно рыгнул и погладил живот. — Шатер вам дадим… поставили уже. Живите. Однако, извини, в нашу жизнь не лезьте и по табору зря не шатайтеся.
— Добро, — согласно кивнув, поднялся Бутурлин. — Благодарствую за хлеб-соль, за то, что спрятали.
— Ничего. Отработаете! — баро широко улыбнулся, показав крепкие белые зубы. — Умелые воины нам сейчас нужны… Да! На реку не ходите — мало ли. Тут, недалеко, ручей есть.
Верных своих слуг Никита Петрович обнаружил на окраине табора, у недавно разбитого шатра — небольшого, с заплатками, но внутри вполне себе уютного. Вместо ложа постлали лапника и свежего сена, накрыли полотном — живите.
— Ой, господине! — обрадованно протянул Ленька. — Вот-то отоспимся нынче! Отдохнем.
— Пойдем-ка сперва прогуляемся. Где-то тут, говорят, ручей…
— Да мы знаем!
— Знают они…
Кинув в шатер кафтан — жарко, Бутурлин строго глянул на холопов. Ишь, расслабились! Отоспаться им.
— На том свете отоспимся. А ныне — обговорить все надобно, — лоцман пригладил бороду и, оглянувшись по сторонам, понизил голос: — В шатре-то стеночки худоваты, тонки. А лишних ушей здесь, сами видите, сколько.
Сверкающее рыжее солнышко уже клонилось к закату, прячась за стройными вершинами сосен. Вкусно пахло разогретой смолою и можжевельником. Порывы теплого ветерка приносили с собой пряный запах трав, в кусточках и на полянах вовсю пели-перекликались птицы, где-то рядом деловито жужжал шмель, проносились под ногами путников синекрылые стремительные стрекозы.
Шумел травою чудесный, раскинувшийся в междулесье луг, и каких только цветов там не росло! Желтые лютики — словно кто-то взял большую корзину, да и сыпал горстями — золотом — сыпал и сыпал… Белели повсюду ромашки, сыпались, рвались в полет невесомые шарики одуванчиков, синели в траве колокольчики и васильки, прятались меж подорожником и пастушьей сумкой трехцветные луговые фиалки.
Дальше, за перелеском, виднелись засеянные рожью поля — туда беглецы не пошли, там уже были люди, тихвинские, из деревни Фишовицы.
— А вон и ручей, — указал рукой Игнатко.
— Вижу, что ручей, — Никита Петрович усмехнулся и, сняв висевший здесь же, на сучке старой рябины, берестяной туес, зачерпнул студеной водицы да принялся пить всласть.
Напившись, протянул туес холопам:
— Пейте! А ты, Игнат, рассказывай… Как там и что. Кое-что я уже от Леньки слыхал…
— Добро, господине…
Передав туес Леньке, Игнат пригладил растрепанную шевелюру и невольно скривил губы — спина-то еще болела, ага.
— Значится, одно так все вышло…
Отрок закончил свою историю уже на обратном пути, на узкой тропинке, вьющейся среди медвяных трав и уходящей через табор к реке. Бутурлин слушал внимательно, даже кое-что переспрашивал, уточнял.