Но этого не может быть! Аврааму было девяносто девять лет, и весь его жизненный опыт говорил о том, что мысль, внезапно пришедшая ему в голову, невозможна, нелепа, неосуществима…
Авраам повернулся к Нему и развел руками, не в силах произнести ни слова. Это же невозможно! Как может ничто перевесить всё?!
Из куста жимолости снова раздался вздох, и на это раз Аврааму почудилось в нём не то сожаление, не то снисхождение.
Авраам, потрясённый, так и не поверив в открывшуюся перед ним возможность, без сил вновь опустился на плоский камень на вершине холма, и Он перестал говорить с ним…
1
Полина сидела в больничном коридоре и не понимала, что происходит. Привычный мир, такой надёжный и прочный, рухнул в одночасье после телефонного звонка:
— Полина, у дедушки инсульт. Всё очень плохо.
У деда инсульт. У её деда. Инсульты и инфаркты случаются часто, от них умирает большинство пожилых людей. Такое бывало и ранее с её родственниками и знакомыми. Но разве могло что-то подобное произойти с ним?
Дед — это скала, опора, сила. Центр мира для всей семьи. Авторитет и поддержка для огромного числа посторонних людей. Непререкаемая власть духовного и интеллектуального могущества. Как могло с ним, почти богом, произойти то, на что обречены лишь простые смертные?
2
— Проходите, — как сквозь вату услышала Полина слова лечащего врача.
Скрюченное, обессиленное, почти безжизненное тело, подрагивающее в непроизвольных движениях, лежало на казённой больничной койке у самого окна. У Полины подломились ноги, и она то ли присела на корточки, то ли упала на колени перед кроватью. Дед неуверенными движениями повернул к ней дрожащую голову, и она увидела глаза: страдающие и ошеломлённые. Губы что-то шептали, и Полина ощутила тяжёлый запах, идущий от его рта, и дух испачканных нечистотами простыней.
— Ты можешь что-нибудь сказать? Громче, я не понимаю, — Полина наклонилась к самым губам и скорее поняла, чем услышала:
— Убей меня!
— О господи! — отшатнулась она.
3
Бред. Дед бредит. Эта мысль придала ей спокойствия и вернула в привычный мир. Полина поднялась во весь рост и распрямила плечи. Надо выслушать медиков, вымыть его тело и поменять простыни, купить лекарства, позвонить и дать телеграммы родственникам… Мысли выстроились в чёткую схему, и она, отвернувшись, стала записывать то, что усталым и привычно опечаленным голосом диктовал ей врач.
Надежда есть, сказал он. Конечно, семьдесят пять лет — это возраст, но он, по-видимому, очень сильный мужчина, это видно, и если он поборется за свою жизнь, то движения частично могут восстановиться. А его разум, похоже, не пострадал: взгляд осмысленный и на все вопросы он отвечает пожатием руки вполне адекватно.