Сама же Полина упорно не верила в то, что с её собственным ребёнком может случиться что-то действительно страшное. Все дети болеют. И девочка сможет перерасти любое заболевание, были бы необходимый уход и забота.
Полина брала Катю на руки при первой же возможности. По сути, та всегда была у неё на руках — спящая или глядящая на мир мутными от бесчисленных лекарственных препаратов глазами, она постоянно чувствовала тепло материнского тела.
Ближе к вечеру температура спала, и Катя, проснувшись, негромким хныканьем дала понять, что хочет есть. Накормив дочь и оставив её на попечение свекрови, Полина собралась обратно в больницу.
6
Дед лежал, устремив неподвижный взгляд в потолок. Его соседи по палате, частично ходящие, играли в карты.
— Ну, у тебя и дедок! — жизнерадостно улыбаясь, заявил один из них, — Хрипит всё и хрипит. Мы подошли спросить, может, ему утку надо, а он: убейте меня! Ты смотри за ним, а то и правда убьётся.
— Да где ему убиться! — успокоительно махнул рукой второй, — Он парализован чуть не целиком. Но рычит громко, сильный мужик. Долго протянет. Намучаетесь вы с ним, милочка.
Полина почувствовала, как поперёк горла встал упругий комок. От еле сдерживаемой обиды резко заболела голова. Намучаетесь! Да разве можно сравнить её переживания со страданиями человека, всегда чувствовавшего себя таким могущественным и гордым, а теперь превратившегося за одно мгновение в беспомощное тело, почти лишённое сил и речи? Разве можно сравнить её отстраненное сопереживание с его прочувствованными лично отчаянием и безысходностью?
7
Полина вспомнила слова деда: умирать надо легко! Только легко, чтобы не причинять мучений ни себе, ни окружающим. Дед готовился к смерти. Он навестил за последние несколько месяцев всех родственников, посетил могилы умерших и съездил в города своего детства и юности. Он привёл в порядок бумаги, купил костюм кремового цвета и лёгкие светлые туфли. «Не в белых же тапочках мне ходить», — шутил он после покупки, но новые вещи не надевал ещё ни разу.
Сейчас дед даже не смотрел в её сторону. В выражении его полупарализованного, сведённого судорогой лица Полине почудилось презрение. Он не хочет бороться за свою жизнь и не хочет её заботы.
Полина почувствовала, как в ней зарождается гнев. То ли на самого деда, то ли на бога — в её сознании это было почти одно и то же. Он хочет оставить её. А у неё, кроме него, нет ни одного действительно близкого человека, никого, кого бы она любила так отчаянно и бесконечно, перед чьим мужеством преклонялась, на кого могла положиться без малейших сомнений. С уходом деда вся ответственность за семью ляжет на её собственные плечи. А она не хочет этой ноши.