– Мы лучшие ассасины, которые остались в республике. Давай отправимся в Годсгрейв, перережем этому ублюдку глотку, похитим твоего брата, и дело с концом! Кому не насрать на Анаиса или равновесие?
– Его частичка внутри меня, Эш, – Мия тяжко вздохнула. – Анаиса. Я чувствую его. В своем сердце.
– А как же я? – Эшлин прижала руку к груди Мии. – Разве моей частички там нет?
– Разумеется, есть, – прошептала Мия, сжимая ее пальцы.
– Я люблю тебя, Мия.
– И я тебя.
– Нет, – Эш покачала головой. – Иначе ты бы не спешила прощаться.
В глазах Мии набухли слезы. В ней был целый океан готовых пролиться слез.
– Я не хочу прощаться.
Эшлин погладила рабское клеймо на ее щеке. Шрам, рассекающий другую.
– Так останься. Останься со мной.
– Я… Я хочу…
Эш резко наклонилась, и их губы слились в отчаянном поцелуе. Мия закрыла глаза, чувствуя привкус слез, и обняла Эшлин за талию, прижимая ее к себе. Они еще никогда так не целовались, цепляясь друг за дружку, как утопающие, – два человека, плывущие по миру из пламени и солнц, из ночи и бурь. И все божества настроены против и хотят их разлучить.
Поцелуй медленно закончился, но Эш по-прежнему обнимала Мию, будто боялась отпустить. Она уткнулась лицом в волосы Мии и стиснула ее в объятьях.
– Останься со мной, – едва слышно взмолилась девушка.
Мия закрыла глаза и вздохнула. Держась из последних сил.
– Я не знаю, что делать. Не знаю, как поступить правильно.
Их губы вновь соприкоснулись – на сей раз ласковей. Долгий, сладкий поцелуй был наполнен болезненным, блаженным желанием. Пальцы Эш гладили ее по щекам и зарывались в волосы, и Мия вздохнула, когда язык девушки задел ее собственный. Поцелуй становился глубже, и руки Эшлин принялись бродить по ее телу. Вниз по шее к ключицам. Ненадолго задержавшись на груди, наконец спустились к ленте на талии Мии.
– Я хочу быть с тобой вечно, – прошептала Мия.
– Всего лишь? – пробормотала Эш, опускаясь ниже.
Мия покачала головой и закрыла глаза.
– На веки вечные.
Ей снился сон.
Она снова была ребенком, стоящим под небом столь серым, как мгновение перед пробуждением. На воде столь гладкой, как полированный камень, как стекло, как лед под ее босыми ногами. Простирающейся так далеко, насколько хватало глаз.
Рядом шла ее мать, держа Мию одной рукой, а другой – перекошенные весы. На ней были перчатки до локтя из черного шелка, длинные и мерцающие тайным сиянием. Платье матери было черным, как грех, как ночь, как смерть, и усеянным миллиардом крошечных точек света. Они светились изнутри сквозь флер ее юбки, словно булавки в шторах, задернутых от солнца. Она была прекрасна. Ужасна. Глаза черные, как ее платье, и глубокие, как океан. Кожа бледная и сияющая, как звезды.