– Пустишь Годсгрейв ко дну моря, – добавила Мечница.
– Я слышу «но» в конце, – заметила Мия.
– Ты умрешь, – выпалил Меркурио.
Мия посмотрела на своего наставника. На мужчину, который ее вырастил. Который дал ей крышу над головой, подарил свою любовь, смех и все остальное, что у нее отняли. Заметила, как в его глазах блестят слезы. И услышала голос отца в своей голове.
«Если пойдешь этой дорогой, дочь моя, ты умрешь».
– Ты умрешь, Мия, – повторил Меркурио.
Казалось, она молчала целую вечность. Глядя на книги внизу, на черные ряды полок. Все те жизни. Все те истории. Повести о храбрости и любви, о добре, восторжествовавшем над злом, о радости и счастливой и долгой жизни. Но на самом деле жизнь не такая, верно? Она подумала о голубых глазах, похожих на небеса, опаленные солнцами, о губах, которых больше никогда не вкусит, и…
– Ну, я хоть убью его? – тихо спросила Мия. – Скаеву?
Меркурио посмотрел на книги в руках Сида. И покачал головой.
– Там не сказано.
– Что ж… Значит, у нас еще осталась некая неопределенность, да?
Ее бывший учитель прищурился.
– Что, не терпится подохнуть? Потеряла девушку – и надежду с ней, в этом дело? Ты всю жизнь боролась, Мия Корвере. Богиня тому свидетель, у тебя и прежде были темные времена. И пережила их. Выкладывалась, но не сдавалась. Это не конец.
Мия выдохнула дым и пожала плечами.
– Даже солнечный свет умирает.
Ее друзья переглянулись. Со страхом во взглядах. Их молчание было мрачнее вечной ночи на небосводе и теней, окутавших сердце Мии.
Девушка посмотрела на Элиуса угольно-черными глазами.
– Вы все-таки добились своего, летописец. Полагаю, пришло время прощаться.
Он вздохнул и медленно кивнул.
– Похоже на то.
– Всего наилучшего, старый ублюдок. Спасибо за сигариллы. – Губы Мии изогнулись в сухой улыбке. – Но идите вы в жопу за всю эту хрень с отравленной чашей судьбы.
– Удачи тебе, девочка, – с грустью сказал летописец. – Чем бы все ни закончилось, по крайней мере, у тебя была своя история.
Мия раздавила сигариллу каблуком. Посмотрела своему бывшему наставнику в глаза. Человеку, который взял ее под крыло. Который любил ее как дочь. Который был ей роднее, чем любой из ее отцов.
– Не делай этого, Мия, – взмолился он. – Пожалуйста.
– Я не могу просто оставить Йоннена с ним, Меркурио. Что я тогда за человек такой? Чему я посвятила последние восемь лет, если не семье?
– Но карты больше нет. Ты даже не знаешь, как туда добраться.
Мия закрыла глаза. Подумала об изогнутых губах и длинных золотистых прядях. О мягких изгибах и темных тенях, о веснушчатой коже на мятых, пропитанных потом простынях. Образ так четко вырисовывался перед ней, что казалось, Мия может протянуть руку и прикоснуться к нему.