Красоту. Кошмар. Женщину.
Наконец-то.
«Клео».
Она была высокой. Стройной, как ива. И юной, о, Богиня… такой юной. Мия понятия не имела, чего ожидать, – древнюю старуху, бессмертную оболочку, – но Клео выглядела едва ли старше ее. Волосы женщины были густыми, черными и блестящими, как масло, они спускались ниже щиколоток и волочились за ней по полу. На ней было черное платье с открытой спиной – тонкое, как паутина, строгое и полностью сшитое из теней. Чернота облекала ее тело от самого подбородка до босых ног. Ее руки тоже были обнажены, а кожа такой бледной, будто не видела солнц уже…
…ну, столетия.
Клео выглядела прекрасно. Ее губы и веки – черные, как чернила. Она стояла абсолютно неподвижно, только подол ее платья загибался и покачивался, как живой. А ее тень… Богиня, она была такой темной, что от одного взгляда у Мии заболели глаза. Заслезились, как если бы она слишком долго смотрела на солнца. Тьма собиралась у ног женщины и растекалась по кости, подобно жидкости. Капая с выступа и испаряясь, не успев долететь до земли.
Медленно Клео подняла руки и впилась ногтями в свою кожу. Мия заметила, что ее предплечья исцарапаны и покрыты струпьями, и теперь ногти наносили новый слой рубцов. Зеленые глаза женщины смотрели в гигантский и треснутый купольный потолок, голова слегка запрокинулась, словно она прислушивалась, – вот только ничего не было слышно, кроме шепота и вздохов бесконечного ветра.
Клео подняла руку с растопыренными пальцами, и Мия почувствовала, как в ее груди что-то шевелится. Снова это притяжение. Гравитация. Словно пыль притягивало к огню. Ее кожа покрылась мурашками, тени в нишах и полостях зала заворочались и задрожали, словно тоже ощутили зов женщины.
Уголком глаза Мия заметила движение, и из тьмы вылетело крошечное черное очертание. Спутник, поняла она, – демон в обличье маленького воробья. Он сел на кончики пальцев Клео, и женщина радостно засмеялась, поворачивая руку с воробьем, будто восхищаясь мрачной красотой демона.
Воробей издал трель, которой Мия прежде не слышала. Его ноты звучали так звонко, как хрустальные колокольчики, пробирая ее до дрожи по всему позвоночнику. Это противоположность музыки. Не-песня, раскатывающаяся эхом по просторной полости черепа мертвого бога. И, не переставая улыбаться, Клео закинула воробья себе в рот.
Мия услышала крик на задворках сознания. Ее голод разбух – такой темный, пугающий и наполняющий до краев. Клео откинула голову, не переставая жевать, и тени по всему помещению содрогнулись, их страх просачивался сквозь фрагменты в груди Мии и стекал, холодный и маслянистый, в желудок.