Распрямилась, распатланная и потная, локтем откинула мокрую прядь со лба и глянула на него зелеными небольшими глазами:
— Ай приболел?
Сашка ответил, что простудился.
— Може, надо чего? Ты скажи… Редьки тебе натереть али соли каленой к грудям приложить, — предложила она. — Говори, не несмей, чего тут несметь-то! Оно хорошо помогает…
— Не надо, мне уже лучше.
— Ну мотри тогда сам, — вздохнула она, принимаясь вновь дотирать остатки чисто промытого пола. — А то я принесу… Как ведь рукой все сымет!
Техничка с ведром и тряпкой ушла. Он остался один.
В комнатах мертвая тишина, все давно на занятиях, только в соседней, за стенкой, тихо играло радио. В промытые окна лился чистый радостный свет, непривычно белый и ровный.
Неужто снег свежий выпал?!
В детстве, бывало, проснешься, вылезешь из-под одеяла, из теплой, нагретой телом постели, прошлепаешь босиком по чистому полу к окошку, глянешь — а там зима, Белая-белая. И все кругом белое — небо, дома, березы… Новый снег — он всегда какой-то особенный — радостный, легкий, пушистый. Хорошо бы сейчас поглядеть на него! Но вставать не хотелось, и он продолжал лежать, чувствуя в теле приятную теплую слабость.
Было в покойном этом лежании некое наслаждение. Пускай хоть несколько дней, но не надо теперь вскакивать по утрам и бежать на уроки, боясь опоздать, а можно всласть поболеть, поваляться на койке в непривычно пустом, обезлюдевшем общежитии и думать о чем угодно, хотя бы о той же Шуре, техничке, — как она там, внизу, с милиционером своим живет, эта здоровая, полнокровная женщина.
К полудню небо расчистилось, в окна плеснуло апрельское солнце, печатая жаркие пятна на вымытом чисто полу.
Сашка поднялся и, глянув на улицу, внутренне ахнул: так хорошо смотрелись отсюда сарайка напротив, со стогом сена, следы на свежем снегу и густые синие тени, старый дуплистый вяз, в сетке веток которого по ночам стряли льдистые звезды и путался лик луны. На сером кусте репейника возле сарая спелыми краснобокими яблоками повисла стайка прилетевших откуда-то снегирей.
Быстро достав этюдник, он набросал торопливо контуры на кусочке грунтованного картона и начал смешивать краски.
Работал, боясь упустить момент.
…Вот от проложенной тени тепло засветилась солома на крыше сарая, затем бревенчатая стена. Ожил стожок за сараем и дерево, от которых легли на снег густые синие тени, и сразу же ожил и загорелся под кистью ярким солнечным светом только что выпавший снег.
Этюд получался, он сам это чувствовал, видел. Еще не веря себе, отошел поглядеть издалька.
Нет, не ошибся!..