Но и этот приказ мало кого испугал. Напротив, словно в ответ на него в тот же день кто-то вырезал перочинным ножом на дверях кабинета директора непечатное слово.
Взысканий теперь редко кто избегал. Получил свою долю и Сашка.
В тот день они рисовали голову Аполлона. Сашка старался делать все так, как учил их Досекин, которого временно подменял Гапоненко. Вся хитрость, как он понимал, заключалась тут в правильном нахождении перспективы плоскостей головы относительно вертикали и горизонтали. И вот как только он верно поставил каркас головы и определил перспективу сходящихся плоскостей, наметил величину деталей, он и сам поразился, какая она, голова, на рисунке его выходит стройная и рельефная. Перспектива каждой детали от верно взятого основания верно держала весь ансамбль головы, и даже казалось странным, как одни только голые, безо всякой тушовки линии сами неумолимо лезут вперед, рисуя форму, объем, будучи поставлены каждая на свое место.
Этим рисунком его, не готовым еще, восхищался весь курс, забегали глядеть в перемену даже со старших курсов. Но вот появился Гапоненко, загнанный, как и всегда, глянул, не выпуская трубки из губ: «Это кто же у вас… Аполлон или Степа с Пресни?!» Взял карандаш у Сашки и начал черкать. Вскоре, вернув карандаш, произнес: «Вот так и держать!» — и снова исчез, пыхая прокопченной трубкой.
Сашка какое-то время стоял, неузнаваемо глядя на свой испорченный безнадежно рисунок. Затем снял рисунок с мольберта и на глазах у всех разорвал — медленно, с мстительным наслаждением, за что схлопотал в тот же день от Гапоненки выговор. Вызвав его, новый директор дал заодно нагоняй и за росписи в общежитии, — кто-то успел уж ему настучать и об этом.
Досекин, как видно, сдержал свое обещание, — старую бабу Фросю, техничку, директор к весне уволил, взял новую.
Новая, из соседней деревни, здоровая, молодая, с первых же дней принялась наводить порядок: протерла все окна от грязи и все потолки от копоти, уничтожая следы их художества. Каждую комнату ежедневно она подметала, а по субботам мыла полы.
Ее звали Шура. Жила она с мужем-милиционером и с маленькой дочкой внизу, занимая две тесные комнатушки. Как-то Сашка, простыв в ненадежной своей одежонке, слег, заболел. Несколько дней не ходил на уроки, валялся с высокой температурой, но однажды утром проснулся с ощущением приятной легкости в теле, разбуженный шлепаньем мокрой тряпки по полу и плеском воды. В ноздри ударил запах горячих помоев…
На него от двери, пятясь широким, туго обтянутым юбкой задом и высоко открывая полные белые ноги, забрызганные помоями, двигалась молодая техничка, насухо вытирая тряпкой только что вымытый пол.