газеты, воспринималось болезненно. Особенно же его уязвил как редактора Еввин: ну зачем он вывешивает такую бодягу? неужели не знает, о чем сейчас нужно писать?..
Нет, он прекрасно все знает, и он старается делать газету такой, какой нужно, но не будешь же каждому объяснять, почему не дают делать ее такой!
А собственно, почему он, Гапоненко, взял на себя все руководство стенной газетой? Зачем же тогда он, редактор, зачем редколлегия?! И где-то глубоко внутри назревало в нем возмущение, протест. Ну погодите, думалось мстительно, он еще всем покажет! Он сделает стенгазету такую, что все только ахнут! Он выскажет всё, всю правду, которая накопилась, которую каждый знает, но почему-то боится высказывать вслух!..
Несколько дней подряд, оставаясь после занятий в опустевшей аудитории, он сидел и скрипел пером, сочиняя заметки, придумывая названия, рисуя карикатуры. Все у него получалось легко, без усилий. Темы, сюжеты, отдельные сцены, слова, смешные, разящие, острые, сами рождались в его голове, просясь поскорей на бумагу. На него будто что-то нашло, накатило, рука едва успевала фиксировать. Ощущение было такое, словно прорвало плотину, он испытывал то состояние, при котором не замечают ни места, ни времени, начисто забывая об окружающем, остается один лишь всепоглощающий, жгучий азарт…
Так просидел он, словно в горячем тумане, последнюю ночь. Закончил, когда уже в окнах забрезжил ранний весенний рассвет. Довольный, что у него получилось, вывел внизу «Редколлегия», расправил затекшие члены и потушил закоптелую лампу, выгоревшую досуха.
Свернув стенгазету, понес ее в вестибюль и вывесил на обычном месте, рядом с черным роялем. Вывесил — и отошел посмотреть, как она выглядит издалька.
«Юный художник» сверкал всеми красками. Гордый, довольный этим своим творением, он снова вернулся в пустую аудиторию, чтобы прибрать за собой на столе. Затем с ощущением приятной истомы, усталости во всем теле, довольный сознанием сделанного, спустился по лестнице вниз, на первый этаж, и вышел на улицу, сладко и длинно позевывая.
Было холодно, ветрено, небо затянуто черными снеговыми тучами. Все село еще спало глухим предрассветным сном, лишь на восходе на самом краю горизонта проклюнулась зеленоватая неспелая заря. Там, в разрывах низко летящих туч, сокровенно светлело рассветное небо, обещая погожий, солнечный день.
В памяти всплыли строчки:
Ветер принес издалека
Песни весенней намек,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся клочок…
Чьи это были стихи, он не помнил, но они хорошо совпадали с его настроением. Теснились в душе неясные образы, звуки, грудь распирало предчувствие близкого счастья, сердце усиленно гнало по жилам горячую кровь, и верилось, что стоит он на нужном, на верном пути, что впереди у него просторная и большая дорога…