Учуяв запах сивухи, многие тут же исчезли. Возле Стася осталось лишь несколько человек, разглядывая его молчаливо, сочувственно.
Окинув их исподлобья дымящимся злобой взглядом, Средзинский ощерился:
— Что, в зоопарк пришли? Я вам не белый медведь… А ну канайте отсюда! — и угрожающе сунул руку в карман своего клифта.
Он был в самом деле опасен. Надо было его немедленно увести отсюда, но никто не решался.
Сашка шагнул к Средзинскому, взял за рукав клифта:
— Стасик, пойдем.
Тот злобно вырвал рукав:
— Не лапай!
Торопливо сдвоило сердце.
— Говорю тебе, выйдем. Я по-хорошему…
— Чего тебе надо?!
— Поговорить.
— А кто ты такой?! — не сдавался Средзинский и обвел всех оставшихся ненавидящим взглядом. — Все вы тут курвы, жлобы, все одинаковые…
Почуяв, что в Сашке нет страха, а только решимость, он нехотя вытащил из кармана руку, шатаясь пошел к дверям.
Укрывшись в липовом парке, по-зимнему голом, они говорили долго, не замечая, что их худые камаши давно уж промокли, а ноги застыли на холоде.
Оказалось, Средзинский, как только выбежал из аудитории, сразу же ринулся на базарную площадь. День был базарный, среда. Горела душа, неумолимо тащило куда-то знакомое темное чувство, все последние годы усиленно заглушаемое. Он шагал, понимая, что поступком своим, который сейчас совершит, навсегда отрезает себе возможность вернуться в училище, тем не менее в злобной радости думал: ну и пускай!..
Надо было найти где-то деньги. Найти — и напиться, залить бушевавший внутри огонь.
Потолкавшись среди наехавших на базар мужиков, он расколол одного, «разбил» у него тулуп, пошел в ресторан и напился. И тут же возникло желание рассчитаться с директором, с этой пузатой холявой. И зря его Сашка увел оттуда, зря он поддался на уговоры! Но он вернется еще и вставит директору в жирный живот вот эту самую штуку (в руке у Стася сверкнула полоска стали, остро отточенная).
Сашка принялся его отговаривать и потихоньку, будто бы взял посмотреть, спрятал от Стася нож. Зря ведь он кипятится! И ничего пока не случилось. Ну пошумел, мольберт сковырнул… Подумаешь, пропустил три урока! Другие по пять пропускают и больше — и им ничего. Это что, справедливо? А если несправедливо, то надо бороться, ведь правда — она всегда победит. Он, Сашка, хоть сейчас может пойти к директору и сказать ему все, что он думает. И он своего добьется! Да и ребята, весь курс поддержит, потому что ведь правда на их стороне.
Средзинский поглядывал на него недоверчиво, но говорил он так искренне, горячо, что собеседник заколебался и попритушил в своих темных глазах сумасшедшие огоньки. А под конец он вдруг вытащил из-за пазухи деньги, смятые плотным комом, и протянул их Сашке: