, в два-три ряда располагались ученики.
Еще осенью их, первокурсников, водили по мастерским, знакомя с процессом изготовления шкатулок, коробочек, брошек, ларцов, черно-блестящих от лака снаружи и полыхающих киноварным огнем изнутри, что потом под рукой мастеров расцветали «охотами», «битвами», «тройками». Здесь работали плавями, достигая порой дивной нежности красок.
В училище же, в узенькой тесной аудитории, загроможденной столами с яичными красками, шкафами, в которых хранились уксус и сырые куриные яйца, пластинки папье-маше, приобщали и их самих, неофитов, к секретам талицкого искусства. Сначала давали копировать им орнамент, стилизованные деревья (или дерева́, как называли здесь), горки, детали пейзажа, учили расчинять сырые яйца, делать эмульсию, творить краски и золото.
Пока проходили азы, их обучали совместно, группой. Специализация начиналась с четвертого курса. На уроках талицкого искусства курс делили на две половины. С одной занимался Кутырин, с другой Дурандин, мужиковатый жилистый мастер с лошадиным лицом и оглушительным басом, гудевшим соборным колоколом. Кутырин, их педагог, известный талицкий мастер, показывал, как готовить эмульсию. Он надкалывал яйцо с острого конца, осторожно освобождал от белка, затем выливал на широкую, как копыто, ладонь золотистый и нежный, одетый тончайшей пленкой желток, долго и бережно перекатывал из ладони в ладонь, освобождая от остатков белка; очищенный, выливал в скорлупу обратно, разбавлял его слабым раствором уксуса и перемешивал деревянной лопаточкой. Этой эмульсией и заливалась потом сухая краска (или пигмент), которую долго и тщательно растирали в деревянных глубоких чашечках пальцем. Поверхность блестящей черной пластинки сперва пемзовалась, потом на нее переводили рисунок и, прежде чем приступать к раскраске, носившей название роскрышь, производили белильную подготовку — заливали рисунок белилами, чтобы краски на черном фоне не промокали.
Однажды голодный Средзинский, пользуясь тем, что Кутырин опаздывал на урок, вскрыл гвоздиком шкаф и торопливо, прямо за шкафом, вылакал все куриные яйца, выданные для занятий.
Вскоре явился и мастер. Группа притихла: что-то будет теперь…
— Приступай, приступай, ребятишки! И так уж вон сколь пропустили, — стал подгонять Кутырин. Но «приступать» было нечем, и Гошка, как староста курса, вынужден был доложить о случившемся.
Мастер непонимающе поморгал на Средзинского бирюзовыми жидкими глазками:
— Тебе что, исти нечего, что ли?
— Он со вчерашнего дня не ел! — послышался чей-то сочувственный голос.