Мастер отвел Средзинского в угол, о чем-то там с ним пошептался и сунул ему в руку ключ.
Тотчас же, торопливо зашлепав подошвами некогда модных ботинок, Стась куда-то исчез. Через четверть часа он вернулся и принялся у всех на глазах выкладывать из карманов сырые куриные яйца.
— Похлебку-то там нашел на шестке? Нашел… Ну, а кашу? — принялся допрашивать мастер.
Нашел Средзинский и кашу. Кутырин повеселел.
— Хорошо хоть с бабой моёй не встренулся, вовремя ноги унес… — И закричал на студентов с притворной суровостью: — А ну, ребятишки, чего поразинули рты? Начинай! И так половину урока прос…и.
Шла вторая неделя, как был исключен Средзинский, ютившийся где-то на частной квартире, в углу.
Помня свое обещание Стасю, Сашка пошел к директору. Долго стоял у массивных дверей, набираясь решимости, одолевая волнение. Вошел наконец и, чувствуя, как дрожит, обрывается голос, заговорил горячо, торопливо о том, как неправильно поступили, исключив Средзинского из училища.
Досекин слушал, все больше и больше хмурясь. Затем, не позволив закончить, он оборвал студента резко, решительно, посулив и ему строгача, если и впредь будет вмешиваться не в свои дела и в часы, отведенные для занятий, разводить по койкам, по общежитиям пьяных своих приятелей.
— Он вам кто, близкий друг?
— Никто. Просто так.
— Просто так не бывает, — сказал директор и, неожиданно изменив прежний тон, заявил, что, мол, это весьма похвально, когда вот так горячо вступаются за товарища, но ведь надо и знать, за кого заступаться. В данном случае он, Зарубин, взял под защиту не ту фигуру. И объяснил, что Средзинский в училище был зачислен условно, до первого нарушения, по специальным предметам ему с трудом натянули посы. Он дал дирекции слово покончить с прошлым — и не сдержал его.
— Все теперь ясно? — спросил Досекин.
Сашка понуро молчал. Затем, потоптавшись, неловко кивнул и вышел.