К ней заходили порою ребята со старших курсов. Чаще других заявлялся Бугаев, с крутою стрижкой под полубокс на срезанном плоском затылке, с коротеньким падавшим на лоб чубчиком, с торсом борца, с накачанными двухпудовиком мышцами и с сонными похотливыми глазками. В его присутствии голос Евгении Станиславовны становился особо журчащим, воркующим, и это Сашке не нравилось: ну зачем она так?
Однажды Евгения Станиславовна обратилась к Сашке с вопросом: «Саша, я все хочу вас спросить… Вы позволите вас называть Сашей? Спасибо, мне ваше имя так нравится… Я хочу вас спросить: скажите, у вас есть девушка?»
Сашка ужасно, до жаркого пота смутился, весь залился краской. «Ах, вы совсем еще мальчик! — проговорила она, улыбнувшись, и сразу же погрустнела. — Счастливое время, завидую вам. Знаете, как я завидую!..»
Чему в нем завидовать, он не понял. Она вон какая, а он… Он знал, что она разошлась с мужем, осталась с маленькой дочкой, снимает отдельную комнату. Он, еще не познавший женщин, много и часто последнее время думал о ней, не понимая, как можно было мужу ее уходить, когда он сам, Сашка, почитал бы за счастье любить такую вот женщину. Удушливо покраснев и покачав головою: «нет», он был не совсем перед нею искренен. В третьем классе еще была у него симпатия, пышноволосая полненькая одноклассница, от которой так хорошо пахло всегда ситным хлебом. В пятом влюбился отчаянно в круглолицую хохотушку, дочку директора школы, в шестом — еще в одну, в семиклассницу, у которой были по-женски округлые руки и красивые, с поволокой глаза, постоянно словно бы полупьяные. Но все это было давно и прошло, не оставив следа. Да и предметы его любви едва ли подозревали об этом.
Здесь же, в училище, на одном из уроков к нему подсела вдруг незнакомка не с ихнего курса, в шуршащем шелковом платье с глубоким вырезом, в котором виднелись начала грудей, что в старинных романах именовались лилейными, с тонкой цепочкой из золота на стройной точеной шее, и, разложив на мольберте тетрадку, стала записывать лекцию.
Оказалась она женою искусствоведа Мерцалова, приехала из Москвы вместе с ним. Замужество помешало ей кончить десятилетку, и здесь вот наверстывала упущенное.
Он смущался, когда она обращалась к нему с просьбой одолжить резинку, очинить карандаш или заглядывала в тетрадку к нему, списывая диктанты. Было неловко сидеть с нею рядом, знать, что она уже замужем и испытала близость с мужчиной почти вдвое старше ее. Но это была не любовь. Просто близость ее, молодой и прекрасной (студенты прозвали ее Венерой), к тому же замужней, в нем вызывала мужское волнение. Он тоже нередко думал о ней. И почему-то казалось, что красивой соседке его известно,