Управившись за утро с бабкиным хозяйством, отзавтракав, — на уроки к Аркановым. Ольга Александровна Сильвина — строгая учительница, не давала Прошке поблажек, гнала по всем наукам без отдыха.
— Учись, рабочий класс.
Все ссыльные твердили Прошке: «Учись».
Иногда лекцию докторскому сыну и Прошке приходил читать Михаил Александрович Сильвин. Его уроки не очень похожи были на уроки. Учитель загорался с первой секунды. Вскакивал с места. Теребил густейшую шевелюру, бегал по комнате, садился верхом на стул, снова бегал.
— Сегодня у нас по программе.
Через четверть часа забыта программа. Вот рассказывается о Петре Первом, шведском короле Карле XII, Полтавском сражении.
Ура! Мы ломим; гнутся шведы.
О славный час! О славный вид!
Ещё напор — и враг бежит.
И вдруг, не уловив перехода, разинувшие от внимания рты докторский сын и «рабочий класс» Прошка видят другие картины. Видят Париж. Огромный город Париж. Узкие пёстрые улицы. Дома, как корабли, выплывают на площади носами вперёд. Кружевные башни католических храмов вскинулись ввысь. Колокола молчат, онемев. В страхе заперлись на запоры дворцы. В окнах бедных мансард полощутся красные лоскутья. Толпы на улицах. Грохочут колёса. Ржут кони. Ружейная пальба. От громовых раскатов пушек лопаются стёкла. Пороховой дым едкой тучей навис над Парижем. Это Великая французская революция. Это народ сбрасывает тысячелетнюю королевскую власть. На площади Людовика XV, в виду королевского Лувра, спешно сколачивают деревянный помост для казни Людовика другого, XVI, короля Франции.
И… миновало столетие. Тише, люди. Входим на кладбище. Обнесённое каменной стеной парижское кладбище Пер-Лашез. Тесно от памятников. Безмолвные длинные улицы памятников. Серый гранит, безнадёжный. Гранитный город мёртвых. В глубине, в сумраке старых дерев, есть одна стена. Без солнечных лучей, вся в тёмной зелени моха. Снимите шапки. Склоните головы. Это Стена коммунаров. У этой стены расстреляны последние защитники Парижской коммуны. Короля нет. Правит капитал. Коммунары расстреляны.
И… но о некоторых событиях Михаил Александрович Сильвин говорил только Прошке, когда они шагали вдвоём по селу, возвращаясь из школы в докторском доме. Докторскому сыну Сильвин не рассказывал о Петербурге и «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса», в котором и Прошка мог состоять, будь тогда на пять годов старше. Мог участвовать в тайных кружках в Петербурге! Сильвин любил вспоминать, как собирались кружки. Под окнами выставляли дозорных: каждую минуту грозил жандармский налёт. Прошка холодел от волнения, слушая рассказы Сильвина о конспирации и разных отважных случаях из жизни кружковцев.