Я включила зажигание, и мы понеслись по уже знакомому мне маршруту в сторону дома Томпсона. Я не собиралась заглядывать в гости к этнографу и антропологу, я собиралась объехать его усадьбу, спрятать машину и прочесать кладбище. Теперь я была не одна. Конечно, Таня — это не Брюс Уиллис, но приходится, как говорится, брать что дают. Хотя Брюс Уиллис нам бы сейчас совсем не помешал. Или хоть Шварцнеггер. На нашей стороне, конечно.
— Который час? — нервно спросила Таня. Я не знала, который час. Электронные часы на панели не работали, а ручных я не ношу. Луны не было — я только сейчас сообразила, что сегодня новолуние. Улица за кладбищем была темна и тиха, как пустыня. Ни одно окно не светилось, да и домов тут, вблизи последнего пристанища мертвых, было раз-два и обчелся. Я отогнала Иванов «крайслер» подальше и запарковала в ряду таких же стандартных среднеклассовых машин в квартале достаточно скромных для Нью Хоупа среднеклассовых, без излишней роскоши, усадеб.
Назад к кладбищу мы с Таней вернулись пешком и сразу углубились в кусты одичавшей мальвы, шиповника и малины, окружающие заросшие могильные плиты. Пахло жасмином. Ледяная влажная Танина ладошка в моей руке слегка подрагивала. У полуразвалившейся каменной стены кто-то тихонько возился и шуршал листвой — то ли птица, то ли какой-нибудь мелкий лесной зверек. Больше ниоткуда не доносилось ни звука. Таня споткнулась о поваленную плиту и тихо зашипела от боли. На ее босоножках были слишком высокие каблуки, совсем не для таких прогулок.
Темные силуэты склепов возвышались ближе к центру кладбища, и было их не один и не два, а, по меньшей мере, пять. В котором из них могли держать предназначенных на заклание агнцев?.. Я сделала несколько осторожных шагов вперед, по направлению к ближайшему склепу. Под моей ногой треснула сухая ветка, и Таня, следовавшая за мной, резко остановилась и замерла.
— Тише!.. Слушай!
Показалось, или откуда-то из-под земли действительно донесся плач младенца?.. Таня зажала себе рот рукой. Ее глаза, и без того огромные, в темноте казались черными провалами. Мы вслушивались и вслушивались, время шло, но плач больше не повторился.
— Ты ведь тоже слышала? — лихорадочно прошептала Таня. — Мне ведь не почудилось?.. Это Тими. Я узнала его голос.
Не знаю, как можно отличить голоса грудных младенцев один от другого, но об этом не мне судить. Наверное, мать может узнать плач своего ребенка из тысячи других. Наверное. Таня, во всяком случае выглядела как человек, внезапно получивший надежду. Мы продвигались вперед, постоянно прислушиваясь, и я, кажется, даже забыла, что нахожусь на кладбище: что такое мертвецы, в конце концов? Похоже, в этих тихих благостных местах, поросших давно не кошеной травой, шиповником и жасмином, нам грозила гораздо большая опасность, чем мирные покойники, давно и бесповоротно сгнившие в своих могилах.