На стенах овощного ларька местный художник изобразил морковку эквилибристкой, а свеклу — стрелком из пистолета.
Над какой-то дверью Куприянов прочитал вслух: «Вдоха нет», вместо «Входа нет». И потом они долго повторяли:
— Есть вдох, есть!
Мимо прошел пожилой мужчина в голубоватой соломенной шляпе. Им показалось, что у него настороженный взгляд человека, каждую секунду ждущего крупной неприятности. И тут же они придумали целую историю — чего именно он боится.
Проплыла дама: очки с темными зеркальными стеклами делали ее похожей на сову.
Куприянов вспомнил вслух, как его санитарка Максимовна строго требовала в рентгенкабинете от больного:
— Стойте прямо! Смотрите в одну точку зрения.
Леокадия расхохоталась, а потом сказала серьезно:
— Вы знаете, я, наверно, типичнейшая учительница. Вот сейчас подумала о своем Рындине, и так захотелось его увидеть. Ну разве это нормально?
— Нормальнее и быть не может!
Леокадия покосилась: не шутит? Доверчиво продолжала:
— Он по своей натуре очень добрый. Только скрывает это. Недавно в порту измазались мазутом нырки, стали тонуть. Он их выловил, отмыл теплой водой с содой. Вместе с Валериком на чердаке интерната организовал «сушильный цех», а потом выпустили птиц в чистое море…
— Я уже полюбил вашего Рындина, — признался Куприянов.
Она посмотрела на него с благодарностью. А Куприянову вспомнился случайно подслушанный разговор, но он не стал сейчас передавать его.
…Недели три назад в рентгенкабинет пришла больная с направлением от туболога. В темноте он слышал, как она шепотом говорила Максимовне:
— У Лизки моей в интернате воспитательница… Мне перед ей за мое паскудство совестно бывает. Душевная она… И к Лизке — как родная…
«Это, наверно, Пальчикова», — вспомнил Куприянов рассказы Леокадии и посмотрел на обложку лежащей перед ним истории болезни. Так и есть — Пальчикова. Ему очень захотелось, чтобы у Лизиной мамы все было в порядке, и, к счастью, это так и оказалось.
…У витрины ювелирного магазина среди гор ожерелий, кулонов, колец, сережек Леокадия увидела какое-то страшилище на простенькой цепочке. На коричневой продолговатой деревяшке таинственно светились, как шляпки гвоздиков, глаза. Кричащий рот был сделан из медного кружка.
— Смотрите!
— Вождь инков и ацтеков.
— Я его куплю!
— Нет, я его вам куплю.
— Нет, я сама.
Она купила это чудище и повесила себе на грудь поверх цветастого сарафана.
— Мы должны дать ему имя, — таинственным шепотом сказала Леокадия.
— Атагульпа.
— Нет.
— Кванисимо де Бунзури.
— Нет, нет.
— Нашбог.
— Да!
Нашбог, посверкивая глазами, орал о чем-то своем.