…В учительской Генирозов, многозначительно улыбаясь, подал Юрасовой конверт.
— На школу прислали.
Настороженно поглядывал, пока она вскрывала конверт и читала письмо. Оно оказалось от Нельки и развеселило Леокадию. Нелька писала, что лето у них было такое жаркое, что многие спали «в одном пенсне», что сама она сейчас «нырнула в моду», что чертовы мужики продолжают к ней липнуть, «хоть свисти милиционерам», но все эти ухажеры ей нужны, «как брачное свидетельство курице», и она вовсе не собирается изменять своему Саньчику. Он с каждым днем кажется ей все лучше и лучше, а близнята превосходно растут.
В заключение же давала инструкцию Леокадии, как добиться красивого цвета волос. «Только не перепутай и не вымой волосы вместо навара лука наваром картошки», — предостерегала она.
ЧТО ОПЛАКИВАЛА ЗВОНАРЕВА?
После назначения Андрея Дмитриевича Мигуна главным инженером комбината ему дали новую квартиру.
Это был целый коттедж под красной черепицей, с верандой, фруктовым садом, с двумя комнатами внизу и комнатой на втором этаже, куда вела крутая лестница.
Андрей Дмитриевич привез обстановку для спальни, столовой, во дворе установил высоченную телеантенну, подвел к дому газ.
Но Аллу ни на день не оставляло ощущение, что ничего этого ей не надо, что она здесь временно. И хотя она старательно вытирала полированную мебель, развешивала ковры во всю стену, принимала гостей — делала все это она, не вкладывая душу, просто потому, что надо было делать.
Девчонками, еще в десятом классе, они как-то спорили: современно ли выражение, что с милым рай и в шалаше? Звонарева тогда решительно заявляла, что в наш век для счастья шалаша недостаточно, что бытовые неурядицы могут сделать людей несчастными и даже разрушить их чувство, что комфорт необходим. Сейчас, вспоминая этот спор, Алла с грустью подумала, что шалаш может быть желаннее золотой клетки и что она, глупая, тогда ровно ничего не понимала.
Сегодня лаборатория была выходной, и Алла с утра занялась хозяйственными делами: стирала, готовила обед. Но все валилось из рук, от всего было тошно, и она всплакнула, стоя у газовой печи, время от времени протирая фартуком очки.
Что же происходило у них? Для нее все яснее становилось: они не могут, не должны жить вместе. Не было каких-либо резких противоречий, нестерпимых обид, но не было и того, что делает совместную жизнь радостной, когда нетерпеливо ждешь встречи с домом, с любимым человеком, когда каждый час с ним — лучший в сутках.
Как она заблуждалась, полагая, что умом, а не сердцем должно строить семейное счастье, что за него надо бороться расчетливо и трезво, не поддаваясь романтическим эмоциям, догонять его, если оно уходит.