И все начинает раздражать, и совершенно невозможно предугадать тот момент, когда из ничего возникнет взрыв.
Собственно, конечно, не из «ничего»: все время настороже детонатор враждебности, и стоит только слову, поступку прикоснуться к нему, как все взлетает и рушится.
А может быть, она придирается к Андрею? Ведь когда человека не любишь, в нем все не нравится, все раздражает и невольно выискиваешь какие-то недостатки. И потом — это особенно оскорбляло ее — он не хотел иметь детей. Он вообще терпеть их не мог. Если к Алле приходила Иришка или она зазывала соседского мальчишку, Андрей демонстративно уходил в верхнюю комнату, всем видом показывая, что ему мешают.
Все чаще Алла думала о Стасе. Он невзрачный, со своими острыми локтями, кадыком на тощей шее, такими худыми коленками, что она как-то, когда они сидели в автобусе, повесила на них, как на удобный выступ, свою сумку… Но он красивее красивого Андрея: душевно богаче его, добрее, внимательнее. Он готов исполнить любое ее желание.
Ей вспомнилось: однажды она и Стась проходили вечером мимо комиссионного магазина и заметили в его витрине статуэтку — старого китайца, сделанного из кости. В халате, со свисающими редкими усами, с немного выдвинутыми вперед крупными, как у Стася, зубами.
Алла капризно протянула:
— Купи китайца!
Это была, конечно, шутка — дался ей китаец! Тем более, что, подойдя ближе, увидела, что стоит он… пятьдесят рублей. Но уже, как расшалившийся капризный ребенок, она повторила:
— Купи китайца!
Стась ринулся к дверям магазина. К счастью, он был закрыт, и Алла испуганно оттащила Панарина за рукав:
— Да ты что! Я пошутила.
Но с тех пор она нет-нет да озорно просила Панарина:
— Купи китайца!
…Как, как могла она отказаться от Стася?
А память услужливо подсказывала…
Вот они вместе осенью поехали в областной город, где на главной улице жила ее тетка. Стась зашел к ним под вечер. Тетка за чем-то вышла на кухню, а Стась потянулся губами — поцеловать Аллочку. В это время на улице раздался голос милиционера, усиленный микрофоном:
— Гражданин, возвратитесь на тротуар!
Стась от неожиданности отпрянул.
И после этого всякий раз, желая охладить Стася, Звонарева говорила дребезжащим голосом:
— Гражданин, возвратитесь на тротуар!
…Поздно, непростительно поздно поняла она, что это преступление — приносить сердце в жертву разуму, что если нет уважения друг к другу — нет жизни. Не опасно, если семью преследуют бытовые невзгоды — она вынесет их, но если между мужем и женой нет духовной близости, остается лишь видимость семьи, все становится фальшивым и ненужным.