А сколько в Стасе истинной мужественности, которая вовсе не в грубой силе. Сколько мягкого юмора, обращенного чаще всего к самому себе. И не женится Стась… Она знает почему…
Алла подошла к белому телефонному аппарату, набрала номер коммутатора.
— Можно цех дистилляции?
Он наверняка там, это его любимое детище. Кто-то поднял трубку, в ней послышалось ровное дыхание цеха.
— Попросите, пожалуйста, технолога Панарина.
Он подошел очень скоро — видно, был неподалеку, деловито произнес:
— Инженер Панарин…
Милый мой инженер, замухрышечка моя любимая. Разве ты догадаешься, кто тебе звонит? Небось склонил свой вихор над трубкой, терпеливо ждешь.
Она так ясно представила себе лицо Стася: его вовсе не портят крупные зубы. По высокому лбу пролегли ранние морщинки… И это тоже хорошо. В прошлое воскресенье она видела его на вечере в заводском клубе. Приоделся.
— Слушаю вас…
Он говорит уже не так деловито, с какой-то надеждой в голосе, напряженно прислушиваясь к притаившейся тишине. Неужели догадался?
Алле кажется — он слышит биение ее сердца, дыхание, хотя она его затаила.
Наконец Стась говорит, мягко укоряя:
— Ну зачем так…
Алла виновато кладет трубку. Правда, зачем?
Нет, ничего ей с Андреем не склеить. Чужие. И чем раньше они посмотрят правде в глаза, тем честнее. В последнее время она не может заставить себя подойти к нему, поцеловать. Какая ласка может быть там, где не участвует сердце…
«Возможно, чувство подобно залежам драгоценной руды и его надо обогащать, ограждать от опасности быть выбранным до дна, — думает она. — А если залежи оказались обманом, жилкой на поверхности, а в глубине — пустота? И вообще что знаем мы о любви? Может быть, она — одна из сил природы, и как ее приручать?»
Да, от Андрея надо уходить. Сложить сейчас же свои тряпки, оставить записку. Лешка приютит, пока она устроится в общежитии.
Но такой трусливый уход — не в ее характере. Она все скажет открыто. И сегодня же.
Пересуды и осуждения? Но можно ли из боязни их вести фальшивую жизнь?
Конечно, если она приедет к Стасю — он примет ее… из жалости, из присущего ему благородства.
Нет, так поступать нельзя.
Ей перед собой надо заслужить право прийти к нему.
Стась жил один. Дверь его однокомнатной квартиры выходила на лестничную площадку, общую с Лобунцами. И, по существу, Панарин был членом семьи Потапа. Надя покупала Стасю продукты, отдавала в прачечную вместе со своими вещами и его, то и дело заставляла вместе обедать, ходить в кино.
Комната Стася была для него скорее гостиничным пристанищем, чем обжитым и любимым жилищем. С утра до ночи пропадал он на комбинате, уезжал в длительные командировки.