— Ну и красоту я видел сейчас…
— Во сне, что ли? — поинтересовался Суницкий.
— Белые облака в ярких лучах солнца… Дивно!
— Днем, над облаками, будем летать после войны. А пока полетим ночью, — трезво заключил Иван.
Садилось солнце, небосвод был ясный, но горизонт слегка заволакивало дымкой. Приближались сумерки. Техники выкатывали самолеты из укрытий, проверяли моторы. Так обычно начиналась наша рабочая ночь…
— Все самолеты звена к полетам готовы, — доложил Суницкому старший авиатехник Владимир Волков.
Иван хитро подмигнул мне:
— Бери, Петя, пример с нашего звена!
— И у нас полный порядок, — ответил я.
Старший техник звена Григорий Дебелергов встретил меня рапортом. Летчики Лобженидзе, Савин, Долгов и Баландин уже были у своих самолетов.
— Можно без доклада. — Я обошел самолет — его уже успели отремонтировать, — погладил ладонью перкалиевую поверхность.
— Заправил оба бака? — спросил Дебелергова, который всегда обслуживал «флагманскую» машину.
— Оба, под самое горлышко, — ответил Григорий. — Туда боеприпасы, а оттуда ждем детей…
— Гранаты и снаряды не взорвутся?
— Все закрепили намертво. Взрыватели упакованы отдельно, в ящики…
— Ну пора!
Встречный ветер помог оторвать от земли тяжелую машину.
Высота 2500 метров… Скоро линия фронта. За пять-восемь километров до нее перевожу самолет в горизонтальный полет. Осмотревшись и уточнив координаты, сбавляю обороты до минимальных, чтобы на приглушенном режиме работы мотора неслышно спланировать за линию фронта.
Восемьсот метров. Пятьсот… Все! Передовая осталась позади. Правый вираж… Стрелка компаса приближается к западному курсу. Стоп — так держать!
Я благополучно долетел до цели и приземлился на площадке, на которой увидел партизан и детей.
От группы взрослых отделилась коренастая фигура в полувоенном френче, с автоматом. Мы пожали друг другу руки.
— Вы и есть рекордсмен по перевозке детей? — спросил партизан, улыбаясь.
— А с кем я говорю?
— О Марго слышал? Это я, собственной персоной.
Так мы познакомились с командиром 5-й Калининской партизанской бригады Владимиром Ивановичем Марго.
Ребята стояли у костра — оборванные, исхудавшие. Рано повзрослевшие дети тяжкой военной поры. Многие из них стали сиротами. На их глазах гитлеровцы жгли дома, расстреливали и вешали родителей. От ужаса они разбегались по лесам, жили одичавшими группами, питаясь грибами, ягодами, кореньями, пока их не находили партизаны.
Я поднял на руки мальчонку, поглядел в исхудавшее, сморщенное личико, и у меня навернулись слезы. Сколько же бед вынес этот постаревший раньше времени мальчуган? Вернется ли к нему когда-нибудь прежнее доверие к людям и доброта? Мальчик уперся ручонками в мою грудь. Извиваясь, как зверек, он старался вырваться.