Ушел Ставицкий.
Новиков выполз из дупла подышать, осмотреться. И тут запоздалая мина хлопнулась почти рядом. Яркая молния ослепила глаза, свалил взрыв. Острая боль парализовала Алексея. А с того берега уже стаскивали в воду новые надувные лодки. Младший сержант оторвался от земли, дополз до пулемета. С трудом установил его на сошки. Дрожали руки. Мушка все соскальзывала с нижнего обреза передней лодки, плясала, непокорная, по каскам, расплывчатым фигурам в серо-зеленых мундирах. Передняя лодка уже ткнулась тупым носом в берег. По черной, еще дымящейся траве бежали, все приближаясь, десантники. Алексей собрал все силы, превозмог свою боль и сам себе отдал команду:
— О-огонь!
Потом одного гитлеровца нашли у самого дуба. Остальные десять убитых врагов лежали ближе к Бугу.
Новиков ощупал себя — снова задело левое плечо.
«Невезучее оно у меня, — подумалось. — Так вот почему дрожал при упоре локоть».
Алексей забрался в дупло, втащил за собой пулемет. Зубами и одной рукой кое-как перевязал плечо куском гимнастерки. Набивать диск трудно, неудобно.
«Не вовремя отослал Николая… Только бы вернулся… Снова гады сажают мины… Теперь знают, где я…»
Ставицкий вернулся, волоча за собой на веревке обгоревший ящик с патронами. До спасительного дуба оставалось совсем немного. Ударило по ногам. Сумел доползти до дерева. Теряя сознание, втолкнул ящик с патронами в нижнее отверстие дупла. Последняя помощь товарищу.
— Алеша! — впервые окликнул командира по имени Ставицкий, как казалось ему, громко, в полный голос. — Алеша!..
Еще один осколок настиг пограничника. Новиков видел, как застыл неподвижно, припал беспомощно пробитой головой к почерневшей траве его дружок.
— Николай! Коля!.. Не умирай! — звал, заклинал Алексей и не слышал собственного голоса в грохоте взрывов. Знал, что зовет напрасно. В висок угодило, чего уж там.
Алексей остался один. И еще долго призывал товарища:
— Коля! Коля!..
Потом заплакал, тихо, как в детстве, всхлипывая и глотая соленые слезы. Это был его первый бой, и первая утрата друга, убитого на его глазах, и он не знал, что он уже герой.
Впрочем, бывает, что и герои плачут.
Уже смеркалось. Солнце после бесконечного знойного дня сползало с задымленного, в багровых сполохах небосклона. Реку заволакивало реденькой кисеей тумана, сквозь которую плохо виделось. Или это слезы замутили глаза? Немцы так и не начинали своей новой атаки. Алексей по-хозяйски разложил гранаты поближе к правой руке, выдвинул и установил пулемет так, что только приклад находился в дупле. Теперь по-настоящему почувствовал, как злость, огромная, всепоглощающая, закипела в нем, заставляла забыть о боли и слабости.