Вот каким был Павел Губарь, или Губа! Смелый, смекалистый, рисковый. Комиссар ценил Павла. За лихостью его он разглядел еще острый ум, проницательность, способность точно рассчитывать каждый шаг. Кому же еще поручать «шефство» над «Загвоздиком»?!
Павел сразу же уяснил суть задачи, которую ему поставили. Даже пошутил:
— Друзей у меня много. А вот со шпионом «дружить» не доводилось. Но коль нужно для дела — «подружимся», повоем в две глотки с этим волчиной.
* * *
Первая боевая задача, которую «доверили» «Загвоздику», была не из сложных. Вместе с пожилым малоразговорчивым партизаном по фамилии Олешкевич с рассвета и до заката пробыл он на посту в непосредственной близости от лагеря. А через день на этом же посту и вместе с тем же Олешкевичем пробыл «Загвоздик» еще и ночь. В полдень, когда оба они уже отдохнули, комиссар спросил Олешкевича, как новичок нес службу?
— Нормально, — ответил тот.
— Ну коль нормально, то поручим ему что-нибудь потруднее, — сказал комиссар. — Парень молодой, выдержит.
Через ночь «Загвоздика» послали на охрану партизанской тропы вдалеке от лагеря — у выхода из леса. А в старшие определили Павла Губаря. С ним «Загвоздик» почувствовал себя вольнее, нежели с замкнутым и суровым Олешкевичем. Павел на «Загвоздика» исподлобья не глядел. А когда оба залегли в низком, густо разросшемся ельнике, окаймлявшем лесную опушку, Губарь предложил сторожить тропу поочередно.
— Как это? — не понял «Загвоздик».
— А очень просто. Пока ты ведешь наблюдение, я дремлю. А через пару часов меняемся. Ну как? Согласен?
— Ладно ли это будет? — засомневался «Загвоздик». — А вдруг проверка? Что тогда?
— А ничего. На то ты и в секрете, чтобы ты все и всех видел, а тебя никто. Разумеешь? А, во-вторых, если кто и нагрянет, глаза открыть всегда успеешь. Самое главное, чтобы ты сам не уснул. Тогда нам хана. Крышка, брат.
— Ну ладно, — согласился «Загвоздик». — Пусть будет по-твоему.
— Добре. Так ты, Тереха, первым и дрыхни. Смотри только, не храпи. Ночью все за версту слышно.
Два часа, минуту в минуту, бодрствовал Губарь, всматриваясь в ночную темень. Потом растолкал дремавшего «Загвоздика» и, наказав ему глядеть в оба, растянулся под низко нависшими еловыми ветвями. Его дыхание стало ровным и редким, как у крепко заснувшего человека. И «Загвоздик», даже если бы придвинулся к Павлу вплотную, навряд ли заподозрил бы его в притворстве.
Павел же, бесспорно, обладал артистическими данными. Он не переигрывал, спящего изображал вполне натурально. Но слух его был чуток, улавливал каждый шелест. И задумай «Загвоздик» что-либо сотворить — Губарь бы засек это.