Громко объясняю, что я свой, советский, приехал за ними, что латышские солдаты — тоже наши. После этого ребята очень робко начали выходить на опушку. Тут же появились пионервожатые и воспитательницы. Оказывается, 152 мальчика и девочки в возрасте от десяти до двенадцати лет да около десяти человек взрослых всю ночь бродили по лесу и наконец решили самостоятельно идти на восток.
Кое-как успокоив детей, мы посадили их на машины и накрыли брезентом. Туда же забрались и взрослые, и мы поехали обратно. 15 июля 1941 года я доставил всех ребят и взрослых в Цесис и передал представителям политотдела для последующей отправки в глубь страны.
Прошли десятилетия — дети стали взрослыми, а мы постарели, и у каждого своя судьба. Очень жаль, что в той исключительно тяжелой обстановке и суматохе я не записал фамилий ни руководителей пионерского лагеря, ни латышских военнослужащих, которым я очень благодарен за образцовое выполнение трудного задания».
Сейчас даже самым младшим из них за сорок. Зрелый, уверенный возраст. Профессия, дом, вкусы, семья — все определилось, устоялось. У некоторых появились внуки. Но всего этого реально могло не быть — ни профессии, ни внуков. Вот как говорит об этом А. Анисимова из Приозерска Ленинградской области, уроженка деревни Егорьевки, что недалеко от Орла:
«Воспользовавшись тем, что на улице поутихло, мама пошла за водой. А в это время в нашей хате кроме нас жили на постое шестеро солдат. Как только начался обстрел, бойцы стали один за другим выскакивать на улицу к орудиям. Моя старшая одиннадцатилетняя сестра бросилась к последнему, уцепилась за рукав и отчаянно закричала: «Дяденька, вернись, не бросай нас!..» Тут загрохотало. Он толкнул нас за печку, прикрыв сверху своим телом и полами шинели. Когда все стихло, солдат встал, отряхнул шинель, одна пола которой оказалась пробитой осколком, и сказал вбежавшей с другими солдатами маме: «Не знаю, хозяйка, кто везучим родился — я или твои дети».
Мы не помним его лица, не знаем ни его имени, ни фамилии, ни номера части, где он служил. Вспоминает ли он, если жив, войну и трех перепуганных ребятишек с Орловщины? Может быть, ему интересно будет узнать, что мы все трое выросли, разлетелись в разные концы страны, имеем свои семьи. А наши родители и по сей день живут в той же Егорьевке».
Инженер И. Лейбман из Саратова, в прошлом минчанин, тоже пишет о смелом человеке, довоенном начальнике пионерского лагеря «Ратомка» под Минском. 22 июня 1941 года над этим лагерем уже летали немецкие самолеты, и начальник увел пятьсот ребят в лес, а затем добился для них вагонов. В Минск они въезжали уже буквально сквозь огонь. Вот она, граница мира и войны, увиденная глазами подростка сквозь узкое окошко товарного вагона: