Впервые на их родине, в Литве, взметнулись в небо пионерские флаги. Курорты Паланга, Друскининкай, еще недавно доступные только богачам, были отданы детям.
Янина Валацкене, так же как и Генуте, в те годы была пионеркой.
— Это сейчас мои дети не представляют: как же так, лето — и не поехать к морю? А для нас тогда море было сказкой, мечтой. Родители — рабочие, трое детей. И вдруг профсоюз дает путевку в Палангу сразу на всех троих — Паулину, Венцеса и меня. До сих пор помню, как увидела море. Песок, белый, как сахар.
Миколас Слуцкис:
— Из глубины памяти доносится стук того медленного поезда — теперь-то я знаю, что медленного, а тогда он мне казался мчащейся ракетой! — который через всю Литву вез меня и мою младшую сестренку в Палангу — в первый литовский пионерский лагерь…Меня выбирают знаменосцем, — гордый и счастливый, я каждое утро поднимаю флаг лагеря! Щупаю босой ногой море, не решаясь окунуться в ледяную воду, — ведь только начало июня. Ну и что? Я все равно счастлив!.. Сплю и слышу все нарастающий гул морских волн — пусть гудят себе, пусть грохочут, больше янтаря выбросят на берег! Разве мог я знать, что началась война?
«Война! Что это такое? Какое страшное и непонятное слово!» — запишет Генуте 22 июня в своем дневнике. Будто ничего не случилось, их посадят в автобус, и они поедут в Артек, и будут громко и весело петь и с замиранием сердца с высоты поглядывать на синеющую внизу полоску моря…
«1 июля. Собирала на море камни и ракушки! Как их здесь много! Вот привезу в Литву!»
Она еще не знает, каким долгим окажется обратный путь. Она не знает, что через несколько дней Артек станет на колеса и потом всю жизнь будет для нее и ее друзей не географическим понятием, а лагерем и в Подмосковье, куда они приедут сначала, и в Сталинграде, и в волжской степи. Они так и будут говорить: «Новый, сорок второй год мы встречали в Артеке в Сталинграде…»
Но 1 июля Генуте еще собирает в Крыму морские камушки и мечтает: вот привезу их в Шяуляй. Десятый день войны.
А уже в первый день в Паланге… Янина Валацкене:
22 июня, в воскресенье, должно было быть торжественное открытие нашего лагеря. Я получила письмо, что приедет мама. Ночь была беспокойная. Нам не спалось. Стали рассказывать сказки, потом всякие страшные истории. Я лежала в одной кровати с сестренкой. Мы привыкли так спать дома. А тут — мы маленькие, а кровати — большие, буржуйские. Мы упросили, чтобы нам все-таки разрешили, как дома, спать вместе.
…Лес шумел, какой-то гул… Может быть, самолеты? Было ощущение тревоги — или теперь так кажется? Мы расшумелись. Пришла вожатая и сказала, что, если мы не перестанем шуметь, нас не пустят на завтрашний праздник. Мы стихли. И вдруг под утро, часа в четыре, раздался страшный гром. Посыпались стекла. Босиком, по осколкам битого стекла я выбежала на улицу. На площади перед домом лежал человек. Я узнала вожатого.