– Садись, племяш, – усмехнулся он одними губами, остальное же лицо как было, так и осталось неподвижной каменной маской. – Наконец-то нам с тобой удастся поговорить… Рассказывай!
Если честно, то застать меня врасплох этим вопросом ему не удалось. Уже с самого утра я ломал голову над тем, как объяснить Фомину все эти мои откровения. С самого начала было понятно, что выдать ему какую-то научно обоснованную версию мне не удастся. Ну что я мог ему сказать? Я, мол, переметнувшийся от немцев разведчик, который досконально знает все их планы и может предвидеть, что и как произойдет в ближайшее время. Или я шел-шел по дороге и нашел целую кипу секретных документов, в которых вся ясно и подробно было расписано о нападении Германии на Союз. Бред ведь это! Полнейший бред, на рассказ о котором даже время тратить не нужно было!
Словом, единственное возможное объяснение, которым в данный момент я мог бы попытаться объяснить свое знание будущего да, по-хорошему, и прошлого, лежало в области сверхъестественного, а точнее религиозного. Выбор в пользу версии сверхъестественного, а не рационального характера, облегчался и тем, что сейчас, несмотря на усилия большевиков, реально верующих все еще оставалось довольно много. Я даже подозревал, что и сам Фомин, долгое время воспитывавшийся моей бабушкой, с большой симпатией относиться к религии. И даже зуб бы дал, что он был крещеным.
«Так что мудрить здесь не буду. Как говорится, чем проще, тем лучше! И главное, побольше наглости, а точнее уверенности. Здесь еще талантливо и с полной самоотдачей врать не привыкли, особенно в вопросах, связанных с религией… Короче, все это пришло в виде откровения. Мол, видел в голове какие-то неясные светлые фигуры, рассказавшие мне о скорой страшной войне… В конце концов, немного разбавим это ссылками на библейских героев и в результате получим что-то весомое. Конечно, выглядит это не очень, скажем, даже мерзковато. Ну и что? Разве есть другой выход? Лучше оставить все без изменения, чтобы все они в землю легли? Да?!» Что тут говорить, с собой нам очень легко договориться.
– Пролеткой меня сбило дней пять назад, – начал я, добавив в свой голос трагичности, вдобавок словно специально меня пробило на хрипотцу, что привнесло в создающуюся атмосферу еще больше тайны. – Доктор говорил, что я, словно труп, двое суток лежал. Не стонал, не двигался, сердце с перебоями билось, почти холодный… Чуть не закопали меня, дядя.
Кто-то сказал, что в ложь, разбавленную правдой, человек поверит скорее, чем просто в голую правду. Вот именно это я сейчас и постараюсь проверить.