Мимо нас, словно ветер, проносились редкие грузовики, груженные то каким-то барахлом, то людьми. Бежали или быстро-быстро шли люди, целые семьи, нагруженные, словно мулы, кучей чемоданов, свертков, школьных ранцев. Никто из них, испуганно вслушивающихся в продолжающийся грохот взрывов в районе крепости, даже и представить себе не мог, что передовые части врага уже в городе. В каких-то нескольких километрах от них возле магазинов и правительственных зданий уже вовсю хозяйничали немецкие моторизованные части, по-хозяйски тащившие набранный хабар.
Глядя на идущий мимо нас поток, бабуля начала было меня и Настю тянуть туда же, но не тут-то было. Я наконец-то пришел в форму и был готов более или менее разумно соображать.
– Нельзя в ту сторону! – всеми ногами уперся я в старинную брусчатку, уложенную еще пару сотен лет назад. – Крепость уже перекрыли, нас там как мух прихлопнут, – замешкавшаяся было бабуля хотела что-то возразить, но я не дал ей даже слова вставить. – Говорю, дворами уходить надо, на восток. А в той стороне уже немцы.
И тут словно мне в подтверждение где-то совсем рядом раздалась чужая лающая речь. Потом там же кто-то закричал, а после выстрела, показавшегося неожиданно громким, страшно захрипел.
– Бежим, вашу мать, – я, словно мяч, пнул узел с каким-то тряпьем, валявшийся на нашем пути, и юркнул в ближайший двор, который через полсотни метров переходил в другой такой же. – Быстрее, быстрее.
…Мы все-таки успели выбраться из города, в котором раздавалась непрестанная стрельба, рвались снаряды. Каким-то чудом мы избежали страшной бойни на окраинах Бреста, где моторизованные отряды немцев расстреливали из пулеметов осатаневшую от паники и рвущуюся в сторону леса толпу гражданских и военных. Не достали нас и воздушные охотники Люфтваффе, с азартом гонявшиеся за одиночными группами отступающих на восток.
Где-то к вечеру 22 июня, когда уже казалось, что этот проклятый день никогда не закончится, мы догнали большую группу людей, идущих на восток.
Идя вместе со всеми и крепко держа на руках угрюмо молчавшую Настю, я тихо скрипел зубами от испытываемого чувства бессилия. Оно, словно дикий зверь, заживо глодало мое нутро, причиняя просто безумные страдания. «Я не смог! Я не смог ничего предотвратить! Б…ь! Не надо было писать эти писульки! Надо было наплевать на все и прорываться в Кремль». Осознание того, что история вновь повернулась на тот же самый страшный путь, что до этого, было страшным. «Ничего не изменилось! Мы вновь все проспали, просрали, прожрали… Опять погранцы стоят насмерть, с надеждой оглядываясь назад. Опять Брестская крепость омоется кровью, а ее гарнизон обретет бессмертие… Все опять, опять, опять…»