Его серебряный “ауди” пересек главную артерию университетской части городка, где в одном модном квартале теснились бутики, музыкальный магазин, сразу два салона оптики, уютный книжный магазинчик-кафе и несколько баров и ресторанов. Мало что изменилось с тех пор, как Дэнни был здесь в последний раз. А вот Дэнни успел за это время и докторантуру бросить, и стать партнером своих двоюродных братьев в мебельном бизнесе, который основал его дед с материнской стороны еще в конце 1950-х. Лучшая скандинавская мебель для дома и офиса. В той прежней, аспирантской жизни Дэнни приезжал сюда из Манхэттена чуть ли не раз в месяц, чтобы работать в архиве Шломо Сливки, идишского поэта. Сливка умер в ссылке, в Казахстане, вскоре после войны, но его племянница сберегла большую часть архива, а потом, уже после эмиграции из Польши, продала в здешнюю университетскую библиотеку. Сливка сочинял красочные сонеты о еврейских птицеловах и рыбарях, о ревнивых корчмарях и их молодых – и почти целомудренных – женах. Он воспевал и другие атрибуты давно ушедшей жизни, уничтоженной и забытой вместе с еврейскими местечками Галиции и Волыни.
Подробный план маршрута, присланный Эстер, привел Дэнни к сиреневому особняку с мансардами и белой отделкой. Дэнни умудрился дважды проехать мимо, пока наконец не заметил ярко-красный скутер Эстер, прикованный цепью к черным перилам бокового крыльца. Зажав бутылку вина под мышкой – наподобие гранаты, – Дэнни подошел к неосвещенному главному входу. Он остервенело постучал в дверь, но никто ему не открыл. “Классическая Эстер Левинсон”, – подумал Дэнни, уже прикидывая, как сначала выпьет коктейль в центре городка, а потом отправится восвояси. Но тут дверь заскрипела – морщинистый бульдог высунул морду и рявкнул.
– Тихо, Бальтазар, это свои, – раздался голос Эстер.
Эстер открыла дверь и отступила в полутьму затхлой прихожей. Дэнни сразу отметил, что она отпустила волосы и обзавелась круглыми, в черепаховой оправе очками. В черной юбке, сером батнике и черном вязаном жакете Эстер выглядела старше своих лет и походила на итальянскую или испанскую интеллектуалку за тридцать: журналистку, преподавательницу истории в гимназии или же, быть может, анархистку.
Они неуверенно обнялись, и Эстер повела его вверх по лестнице.
– Ты давно носишь очки? – спросил Дэнни.
Поднимаясь вслед за Эстер, он бесстыдно заглянул ей под юбку и увидел белые полоски наготы между окоемом трусиков и серыми шерстяными чулками. А ведь когда-то, вспомнил Дэнни, она с вызовом носила мужское нижнее белье.