За не очень высоким забором
Дмитрий Иванов
Эта поучительная история началась, когда Гриша Шиферштейн вышел из комы. Гриша Шиферштейн – мой приятель. Он работает в кино, он исполнительный продюсер. Но однажды случилась беда. Гриша полюбил. Девушку. Быть натуралом снова не стыдно. Девушку звали Лиза. Она оказалась художница, певица, поэтесса, шоумен. Так было написано на ее странице в “Фейсбуке”. Там нашел ее Гриша. И полюбил как-то сразу, по фото – их было много, они были очень художественные. Когда ночью мне позвонил Гриша и сказал, что, кажется, полюбил, – мне сразу всё это не понравилось. И что Гриша звонит ночью. И что он явно пьяный. И что нашел любовь в “Фейсбуке”. И что фото у нее, у любви, все художественные. Это не от хорошей жизни, когда у человека все фото художественные. Нет, я не говорю, что у человека фотографии должны быть чересчур бытовыми, как у судмедэксперта. И всё же. Когда девушка на всех фотографиях полуголая бродит по лесу – это вселяет тревогу.
А больше всего мне не понравилось, что любовь – художница, поэтесса, певица и шоумен еще. Когда-то другой мой старый товарищ, Женя по прозвищу Венгр, учил меня выбирать хорошую аудиотехнику и сказал: никогда не стремись купить “два в одном”, “три в одном” – это фуфло по определению, “два в одном” – это значит два фуфла в одном, покупай всегда по отдельности, усилитель – отдельно, эквалайзер – отдельно и так далее. Всё это я сказал Грише – в случае с Лизой получалось даже не два в одном, и даже не три, а четыре – слишком уж как-то много в одном, в одной, вернее. Но Гриша наотрез отказался признавать Лизу фуфлом. Он уже полюбил. Он потерял объективность. Тогда я сказал Грише, что из набора “художница, поэтесса, певица, шоумен” хотя бы последнее должно его как-то настораживать. Девушка-шоумен – это как-то… Но Гриша ничего не хотел слушать. Он полюбил. Беда никогда не приходит одна. Беда всегда “три в одном”. Лиза оказалась еще и готкой, о чем преподло не предупреждала заранее Гришу в “Фейсбуке”. И даже на первом свидании она об этом Грише ничего не сказала – что она готка. И даже наоборот – пришла на свидание в простеньком (вранье на самом деле – непростеньком, дизайнерском) ситцевом платьице, коротеньком – чтобы были видны ее ноги, худые и длинные. Гриша совсем потерял ум от этой ситцевой прелести, от этих бледных конечностей, они гуляли всю ночь, Гриша читал Лизе стихи Пастернака и пил с ней вино, полусладкое. Я осудил и эту Гришину выходку – я считаю, не для того Пастернак такие стихи писал удивительные, чтобы пьяный продюсер, исполнительный, мог при помощи них добиваться интима, с шоуменом тем более. На второе свидание Лиза пришла вся в черном, маникюр даже черный был у нее и педикюр даже, Гриша тогда только насторожился, но уже было поздно – уже полюбил. Лиза рассказала на втором свидании страшную правду: что она готка и что сестра ее – не жизнь, как у Пастернака, а смерть, как у Курта Кобейна. Гриша Шиферштейн был оптимистом – в русском кино иначе просто невозможно работать. Ему, конечно, показалась сомнительной вся эта муть про Кобейна. Но уже было поздно. Пришлось и Грише стать готом. На последующих свиданиях они с Лизой стали не гулять пешком, а ездить на Гришином “лексусе”, пьяные – бросать смерти вызов. Вызов довольно оперативно был принят. Во время одной из готичных поездок Гриша врезался в клен. Хорошо, что Гриша был исполнительным, продюсировал ряд имбецильных картин с Галустяном, хорошо зарабатывал и водил “лексус”. Подушки спасли. Готка, кстати, как оказалось, умирать совсем не спешила и даже сгруппировалась в момент удара. Так что сломала себе только нос. С Гришей дела обстояли похуже. Там, где клен шумит над речной волной, спасатели долго и бережно извлекали из помятого “лексуса” бедного Гришу. Он сломал кучу ребер и ноги и головой приложился – в итоге впал в кому. В ней он пробыл две недели. Лиза ни разу к нему не пришла. Не потому, что боялась показаться Грише с поломанным клювом. Гриша всё равно не мог бы увидеть. Он был в коме. Она не пришла потому, что Гришу сразу забыла. Есть такие девушки. Их следует остерегаться. Всем нам.