Все в саду (Николаевич) - страница 173

В конечном итоге меня привлек русский сад. Вместо строгой симметрии – безутешный лиризм. Вместо деревьев-гномов – деревья-патриархи. Русский сад – это почти лес, в котором что-то, как-то, по мере сил пытается сделать садовник, но силы его на исходе, и, кажется, скоро он сдастся. Европейские регулярные парки выражают власть человека над природой. Русский сад выражает что-то обратное. Власть природы над человеком.

И даже не власть, а скорее сожаление. Что всё так получилось. Я сразу влюбился в русский сад, как Шиферштейн в свою Лизу. Альбомы и книги по русским садам оказалось, правда, найти труднее, чем по садам для ниндзя на пенсии. Но к чему много книг? Всё понятно и так. Обреченность. Вот что он выражает, русский сад, – обреченность. Внезапно Никита Михалков пригодился – в своих фильмах он, как известно, часто снимал это всё: Россию, которую мы потеряли, букет сирени на окне, а за окном дождь и сад, господа, траву на лужайке надо бы покосить, скоро будет по пояс, да Пахом опять запил, ну что ж, пусть, пусть по пояс трава, пусть пьет Пахом, у него ведь тоже душа, мы поставим плетеные стулья в саду, станем пить чай под дождем и думать, как же это всё, в сущности… И плакать, конечно. В своих ранних фильмах Михалков хорошо умел снимать это всё на кинопленку.

И картины русских художников пригодились, конечно. Они оказались даже полезнее книг. “Шум старого парка”, например, Васнецова, Аполлинария. На переднем плане там сидит человек. И думает. Как же так получилось… Хорошая очень картина. И ветер. Деревья шумят – их слышно, если смотреть на картину как следует – не минуту, не пять, как на картинку в альбоме, и не десять даже, как в Третьяковке на подлинник, а полчаса, час – как будто в больнице лежишь, как Шиферштейн после встречи с кленом, в себя уже пришел, но ходить и говорить не можешь, так и лежишь, а напротив, на стене – картина висит, и смотреть больше некуда, на нее только смотришь и час, и два, и день, и два, пока не поправишься. Если, конечно, поправишься. Вот так надо смотреть на картины вообще-то. Ну, это в идеале, конечно.

Итак, я уже знал, какой сад хочу. Я уже видел образ. Я уже знал, от Чехова и Михалкова, кто создавал такие сады раньше. Дворяне, русские, грустные, они были грустные, потому что чувствовали: маленький Володя Ульянов уже знает, кем будет работать, хоть ему и три годика. Поэтому дворяне грустили, когда пили чай, но сады всё равно создавали. Почитав повнимательнее Чехова, я обнаружил одну деталь, неприятную – грустным дворянам помогали садовники. Мне тоже нужен садовник – понял я. Деревья, кустарники я, конечно, могу купить сам, но чтобы сажать, стричь, ухаживать – мне нужен садовник. Двадцать соток – в общем, немного, но это куда больше площади московской квартиры, которую и то не могу себя заставить привести как-то в порядок, потому и приходит ко мне по субботам Оксана Петровна, хорошая женщина из Малороссии, у нее, как у самурая японского, совсем нет лени, есть только решимость. Я понял: мне нужен садовник – такой, как Оксана Петровна, только мужчина, потому что в саду много тяжелой работы, которую русские дворяне с грустью всегда поручали тому, у кого это получится лучше. Я дал в журнал “Сад для тех, кто в жизни не видел лопаты” соответствующее объявление: “Требуется садовник для создания русского сада (как на картине “Шум старого парка” А. Васнецова), без вред, прив., физ. развитый”. Вскоре поступили звонки от желающих. Первым желающим был узбек, дедушка пенсионного возраста. Говорил по-русски бойко, непьющий, в прошлом был даже врачом-офтальмоло-гом. Жизнь заставила сменить лазер на тяпку, жизнь – суровая вещь, русский сад, кстати, эту мысль выражать тоже должен. Но деду я вынужден был отказать, он заявил, что будет делать всё, что скажу, лишь бы платили и не унижали так часто – бедолага уже поработал у новых дворян на Рублевке и натерпелся немало, был внутренне сломлен. Но мне не нужен был раб, мне был нужен садовник – в некотором смысле соавтор. Затем позвонил физически развитый мужчина славянской наружности – как он сам представился по телефону. У него было два высших образования – филфак МГУ и МАРХИ. Архитектор, филолог к тому же, он вполне мог почувствовать образ, мог стать соавтором. Но затем, в ходе краткого собеседования, выяснилось, что он, как и я, никогда не копал ям, а копал только основной вопрос философии, филфак – это был факультет философии. Но я и сам, пока Оксана Петровна убиралась в квартире, читал Мераба Мамардашвили, а что толку? Всё равно Оксана Петровна знает жизнь лучше меня, это же факт. К тому же филологи иногда еще бывают непьющими, а философы – никогда, а мне нужен садовник без вредных привычек, зачем мне в пруду вместо лилий утопленник? Нет, два философа в одном саду – это слишком много, так я решил и отказал кандидату. Звонили еще одинокие женщины, они на балконе научились создавать полумрак, который так любят таинственные климактерические орхидеи, на этом основании женщины полагали, что могут разбить целый парк, а может, просто искали знакомства с одиноким вдовцом – человек с картины “Шум старого парка” им казался вдовцом из-за позы, а по-моему, живописец вполне допускал, что жена жива, ее просто не видно, ну а позой Аполлинарий Михайлович хотел передать, что герой полотна выпил, прежде чем отправиться в парк для размышленья о непоправимых ошибках. Через неделю примерно я понял, что по объявлению садовника мне не найти. В “Фейсбуке” его искать и вовсе не было смысла – там не найдешь никого, кроме девушек-шоуменов и алкашей, которых, как вишневый сад вишню, в хороший год родит филфак МГУ. Я уже почти отчаялся найти садовника и даже уже позорно подумывал предложить этот тяжкий труд Оксане Петровне, как однажды мне попался на глаза журнал “Новости систематики высших растений”. Мне понравилось название журнала – сразу было понятно, что это издание для избранных, новости систематики высших растений явно интересуют меньшее количество людей, чем новости на “Первом канале”, зато те, кого они интересуют, должны знать толк в садах – так я подумал. И не ошибся. В журнале была статья о профессоре Карповском. Он управлял гигантским парком субтропической флоры на Черноморском побережье Кавказа. В своем парке, живописном, как парк юрского периода, профессор собрал уникальную коллекцию растений с такими названиями, что страшно прочесть не то что вслух – про себя даже. Профессор Карповский даже лично открыл новый вид магнолии, очень красивой и редкой настолько, что по сравнению с ней алмазы – булыжники, валяющиеся на каждом шагу. Из-за этой магнолии, как я прочитал в журнале, разразился мировой ученый скандал – оказывается, в наше время бывают не только скандалы со звездами, сменившими полового партнера и пол, но и ученые скандалы. Дело в том, что Китай считается родиной магнолий, поэтому в Китае живет женщина-ученый, специалист по магнолиям, которая нашла, осмотрела и описала (это называется – систематизировала) все виды магнолий на земле. Но профессор Карповский – и не в провинции Юньнань, а в Адлере – вдруг нашел новый вид магнолии, завезенный когда-то давно из Китая, но китайцам совершенно неизвестный. Для ученой китаянки известие об открытии русским ученым нового вида магнолии стало ударом, это как если бы старый армянин узнал, что есть на свете китаец, у которого шашлык получается вкусней. Пожилая китаянка приехала даже в Адлер – не могла поверить. Но она, как и профессор Карповский, была слугой – вернее, служанкой – Истины, так что вынуждена была признать после осмотра растения, что такой магнолии нет в ее систематике. Когда она признала этот факт, упала без чувств – не могла вынести позора, хорошо, что рядом оказались заботливые руки девяти молодых китаянок, красивых, как вазы, приехавших с ней в качестве свиты. Потом ученая китаянка пришла в себя, обняла профессора Карповского, и так они стояли, обнявшись, минуту – радовались, что людям стало известно на одну магнолию больше. Китаянка плакала от радости. А профессор Карповский от радости хмуро молчал – в ученом мире он известен тяжелым характером. Потом китаянка внесла новый вид в мировой реестр и назвала его в честь Карповского. Слезы китаянки капали на мировой реестр, ей было обидно, что открыла новый вид не она, но она назвала новый вид, как того требует Истина. Вот что значит ученый. Таких людей на земле теперь мало. С каждым годом всё меньше.