Конечно, мне быстро стало понятно, что получить профессора Карповского в качестве садовника у меня нет ни малейшего шанса. Не родился еще на свет тот бюджет, который мог бы купить такого человека. Но я упрямо решил попробовать – хотя бы познакомиться с ним и попросить его совета, как мне получше создать мой рай за не очень высоким забором. Я задействовал все социальные связи, чтобы попасть на прием к нему. Перед встречей я волновался, как плохая актриса на кастинге. Я выучил наизусть и постоянно крутил в голове речь, которую произнесу перед профессором. Речь начиналась так: “Дорогой профессор! Я понимаю, сколь малозначителен с научной точки зрения вопрос, из-за которого я решился отвлечь вас. Но уделите лишь пару минут тому, кто раньше никогда не читал “Новости систематики высших растений”, а теперь, после знакомства с вашим вкладом в науку, с нетерпением ждет новый номер… ” Мне казалось, что начало речи удачное.
Первая встреча произошла на тенистой аллее парка, управляемого самим – Великим и Ужасным. Он оказался крепким дедушкой с большой головой и крупными руками – он был похож на старого филина, с секатором в руке. Он шел по аллее своего любимого парка и занимался обрезкой, пока меня слушал. Моя речь ему не показалась удачной. Когда я сказал, что понимаю, сколь малозначителен с научной точки зрения вопрос, из-за которого я решился отвлечь, он сказал: “Не малозначителен. А вообще незначителен. Выражайтесь точнее”. Этим он меня сразу сбил. Я стал заикаться, как ребенок, увидевший ночью в саду гнома со светящейся пастью. Я кое-как продолжил про “уделите лишь пару минут тому, кто раньше никогда не читал «Новости систематики высших растений»”, а профессор сказал: “И теперь не читайте. Зачем вам это? Вы кто по профессии, юноша?” Юношей я вообще-то в момент знакомства с профессором уже лет двадцать как не был. Но я постарался не обидеться и ответил: “Ну, я вообще-то… Драматург, кинодраматург, то есть…” Профессор сказал: “Пишете, значит. Водевили. Ну и пишите. Систематика высших растений – зачем вам? На ней не заработаешь много”. Я и в этот раз постарался не обидеться и сказал: “Нет, вы меня не так поняли, я не для денег, я для души… ” Профессор сказал: “Хобби, значит. Мой вам совет. Собирайте пробки, бутылки. Попугаев заведите, больших. Орут немилосердно, но красивые перья. Или хорька. Воняет немилосердно, но умен, и мышей в доме не будет. Впрочем, у вас же нет дома. В квартире живете… ” Заготовленная речь в моей голове уже вся промокла и скомкалась, я промямлил: “В квартире, но у меня… есть земля… я хочу сад создать… после знакомства с вашим вкладом в науку… ” Профессор сказал резко: “Что-что? Каким еще «вкладом»? Вы что, с ума сошли?” Я сказал: “Ну как же, магнолия, новая, китаянка, старая… признала, назвала вашим именем…” Профессор сказал: “Назвала, да, признала. Она признала. А я – нет. Что это за вклад – нашел магнолию, новую. Линней – это вклад. Мендель – это вклад. Дарвин – это вклад. А то, что сделал за жизнь я, – не вклад. А вкладыш.