– Не имеете права, это частная собственность! – негодую я.
– В нашей стране частной собственности нет, это личная собственность, с которой государство поступает по своему усмотрению. Если вы еще раз повторите эти слова, вас посадят в тюрьму.
Пауза.
– Берите деньги, пока мы вам их предлагаем.
– Но откуда такая странная сумма? Дом стоит во много раз больше!
– Была комиссия, оценила в такую сумму, ваше мнение никому не интересно.
– Но почему вы отбираете у нас дом? – я одновременно чувствую, что виновата – не уберегла рай, не мотыжила, не пропалывала, не красила крышу зеленой краской, как это прежде делал дед. Перестала быть ангелом. Потеряла бабушку. Не пустила корни на этой земле так глубоко, чтоб их нельзя было выкорчевать. Правда, соседка в белом платочке со всем ее натуральным хозяйством, жившая тут круглый год, пустила, ухаживала, а дом всё равно снесли.
– Расширяется строительство города Зеленограда, ваш поселок идет под снос, завтра приедет экскаватор, расписывайтесь быстрее, девушка, задерживаете, – “ответственный работник” смотрит на меня угрожающе.
“Московская улица, 53”. Этого адреса не существует уже много лет. Когда в моей жизни происходили резкие изменения, мне всегда снилась дача. Это были вещие сны, в том смысле, что, если ждал хороший поворот, снился цветущий сад и не было разделительной стены в доме, а если плохой – сад был в снегу, ночью, и в свете тусклого фонаря можно было различить удаляющихся тритонов.
Экскаватор порубил дом в щепки. Дед вскоре умер. Светлое будущее не настало, но я, как и Ева, хорошо различаю добро и зло. Благодаря этому знанию мир принадлежит мне в гораздо большей степени, чем в детском раю.
Остановившееся мгновение детства: ранняя (потому что тепло), но уже золотая (колорит того дня запомнился) осень, мы с няней моей Аней сопровождаем бабушку в Парк культуры и отдыха. Бабушке едва за семьдесят, но при несомненной душевной молодости и нестареющем интеллекте ходит она с трудом, зрение идет на убыль, не исключено, что это последний ее московский пленэр. Так уж случилось, что территориальная близость Парка культуры, Нескучного сада и Воробьевых гор стала для бабушки моей, художницы, нешуточным утешением на протяжении всех довоенных и немногих отпущенных ей послевоенных лет, то есть с тех самых пор, как семейство наше поселилось в переулке между Остоженкой и Пречистенкой. А случилось это ни много ни мало в апреле 1918 года.
И весною, и летом, и осенью бабушка приводила детей своих и учеников всех призывов в Парк культуры и в Нескучный сад, во все советские годы практически не менявшийся, разве что существенно одичавший по сравнению с теми временами, когда он принадлежал Дворцовому ведомству, да ведь когда это было… Эти прогулки и работа на пленэре отчасти компенсировали кислородное голодание не столько тела, сколько души, о чем неопровержимо свидетельствуют сохранившиеся карандашные рисунки и пастели.