В тот давний и дивный день раннего моего детства бабушка устроилась на скамье, основательном сооружении, эдаком многое пережившем скамеечном мастодонте на чугунных литых лапах. Таких долгожителей в ЦПКиО паслось огромное стадо, они расползались по аллеям, обитали на берегах прудов и до поры до времени существовали в гармоничном ансамбле с претенциозной, но славной садово-парковой архитектурой: балюстрадами, фонтанами, павильонами и ротондами со сферическими сводами цвета синего кобальта, в любую погоду и во все времена года имитировавшими безоблачные июльские небеса. А также со статуями спортивных девушек с соответствующим инвентарем (веслами, дисками, копьями и пр.) и с урнами для мусора – пафосными сооружениями, изваянными в неоклассическом стиле, в которых даже самый ничтожный и неопрятный мусор обретал не то чтобы статус, но некоторую всё же значительность. Но в какой-то момент скамьи бесследно исчезли, может, и вымерли, как это случается рано или поздно со всеми доисторическими существами.
На коленях у бабушки альбомчик с разноцветными листами плотной бумаги разных оттенков серого, охристыми, сизыми и терракотовыми. Альбом, обтянутый серым холстом, явился из тех же времен, что и скамьи-мастодонты. Эти писчебумажные изделия разных форматов бабушка покупала некогда у Мюра и Мерилиза на Петровке или в магазине Дациаро на Мясницкой. Экономить бумагу нужды не было, поэтому для очередного рисунка она выбирала фон подходящего к случаю цвета, соответствующий тому или иному замыслу, беззаботно пролистывая те страницы, черед которых еще не настал. А когда времена переменились, и на долгие десятилетия наступил не просто дефицит бумаги, но натуральный бумажный голод, бабушка продолжала рисовать в тех же самых альбомчиках на пустующих страницах, провиденциально припасенных высшим разумом для такого именно случая. Вклеивая по мере надобности новые листочки, к примеру, голубоватые и зеленоватые обороты школьных тетрадок или серую оберточную бумагу со случайными вкраплениями. Что, впрочем, ничуть не ухудшало качества рисунков, а может, даже открывало новые возможности. К тому же рисовать на грубой оберточной бумаге исключительно приятно, знаю по собственному опыту…
И вышло так, что с самим понятием ВРЕМЯ случилось в бабушкиных альбомах нечто странное и даже загадочное. То есть время в альбомах не просто живет, оно дышит и пульсирует – то растягивается, то сжимается… Вслед за наброском, датированным одним из девятисотых или десятых годов, следует пастель 46-го года, за 46-м – карандашный рисунок 29-го или акварель 34-го. Художник то стар, то снова молод, то он на склоне лет, то в апофеозе зрелости, диаметральны обстоятельства его жизни и состояния души, различна ситуация за окном. Сложные чувства сродни головокружению переживает человек, перелистывающий не страницу за страницей, но эпоху за эпохой. А если этот человек внучка или правнучка художника…