Нет, не пожелаю я вам таких воспоминаний.
А Капец Игорь Алексеевич постоял, подышал, постепенно отвлекся, успокоился, оглядел по боевой привычке тьму, окружающую свет, ничего опасного в ней даже своим умелым зрением не различив, и решил уже было вернуться к обществу, как вдруг взгляд его упал на плитки обширного клубного крыльца, на которых стоял он босыми ногами.
Прямо у ног этих, у кривых, уже сильно изношенных пальцев с толстыми выпуклыми ногтями, лежал яркий зеленый листок, немедленно, впрочем, оказавшийся небольшой лягушкой.
Самым естественным движением в этом случае было бы, конечно, зафутболить земноводное подальше, чтобы не марать босую распаренную ступню его скользкими мелкими внутренностями, да чтобы и кто другой, таким же образом вышедший передохнуть, не выпачкался нечаянно. Но вместо такого напрашивающегося поступка Игорь совершил обратный: присел на корточки, осторожно взял мелкое существо за остренькие бока пальцами правой руки и посадил его на подставленную, будто под денежную мелочь, ладонь левой. Ладонь при этом ощутила как раз то же самое, что ощутила бы, если б лягушонок был действительно маленьким древесным листком, не по сезону слетевшим с ветки, – неуловимый вес и влажную гладкость.
Вообще, Игорь Капец всегда любил животных, с детства.
В детстве, прошедшем на опасных просторах у шоссе бывших Энтузиастов, в смертной тени градирен и длинных заводских стен, животным был кот под незатейливым именем Барсик. Игорь с маманей жили на первом этаже небольшого желтоватого дома, построенного лет за десять до войны для улучшения быта рабочих, в комнате от предприятия. Маманя трудилась без прогулов формовщицей, а после смены все время проводила в нездоровом хриплом сне, одолевавшем ее всего лишь от двухсот граммов вина "Кавказ", выпитых в постоянной компании подруг по цеху. Тогда Игорь открывал окно комнаты, выходившее в забросанную молочными пакетами и картофельными отходами рощу бурьяна позади дома, и впускал Барсика.
Некоторое время кот, серый в бурую полоску, как любой дворовый кот, медлил на подоконнике, будто всякий раз заново привыкал к своему приюту. Большая его круглая голова медленно поворачивалась из стороны в сторону, как антенна стоящего на страже мирных границ радара, глаза цвета портвейна по-снайперски четко фиксировали подозрительные детали обстановки, параллельные горбы лопаток переливались, поскольку он уже почти узнал это прекрасное место, готовился к счастью и от этого месил когтями ободранный подоконник, подгибая в воздухе кончики лап. Между тем Игорь уже выставлял на пол посередине комнаты угощение – оставшиеся в тарелке и давно застывшие, конечно, пельмени, честную треть сваренной перед приходом матери пачки. Барсик пельмени глотал почти целиком – что, кстати, вредно только для человеческого пищеварения, а коту ничего – и, немного подождав из вежливости добавки, ложился отдыхать на матрасе, точно на то место, которое Игорь ему указывал, похлопывая ладонью.