С виду та пистоль была – палка палкой, разве что железная и граненая, да и то – грани малозаметны. Колесный замочек, положенный пистоли, был мал и неприметен. А к дулу, лезвием вниз, неведомый мастер приклепал снятый с ратовища стрелецкий бердыш. Получалось, что одно и то же орудие и огнем било, и по башке лупило, и не хуже топора рубило.
– Коли поискать, так сыщется, – не вдаваясь в подробности, отвечал Деревнин. – И не телега нам нужна, а верховые кони. Телега ночью на Стромынке столько шума поднимет – за версту нас услышат.
– Ин быть по-твоему, – понимая, что коней не ему добывать, согласился Стенька.
Домой он шел радостный – уже и встреча с разъяренной Натальей не пугала. Может, ее Домна утихомирила, может, самой надоело вопить да горшки бить.
Опять же – час поздний, встает жена рано, ей корову обихаживать. Скорее всего, она отревела, сколько положено, да и спать легла. А муж, чтобы ее зря не беспокоить, может по летнему времени и в подклете переночевать.
Уже на улице Стрелецкой слободы Стенька нагнал странную пару – издали казалось, что баба пьяного мужа в обнимку домой тащит. Проскочив мимо, он, удивленный неженским пыхтеньем, обернулся и увидел, что это отец Кондрат почти что несет на себе пьяного работника Вавилу.
– Бог в помощь, батюшка! – сказал Стенька священнику. – Помочь, что ли?
– Сучий он потрох! – отвечал взмокший от натуги батюшка. – Вот пусть только проспится! Сгоню со двора вон и зажитого не отдам! Пять рублей в год подлецу плачу, кормлю, как царевича! Подсоби-ка, Степа, тебе зачтется.
Стенька перевалил на свое плечо увесистого Вавилу. Отец Кондрат вздохнул с облегчением.
– И мне зачтется, – качая головой, добавил он. – Я свой христианский долг выполнил, я его в придорожных кустах не бросил! А завтра со двора в тычки выбью!
Работник был мало чем получше мертвого тела – Стенька и отец Кондрат намаялись, пока доставили его к поповскому двору, пропихнули в калитку и дотащили до сеновала, а там уж и бросили, как куль зерна.
– Ты-то чего в такое время шастаешь? – спросил батюшка. – Неужто служба?
– Она самая! – подтвердил Стенька.
– И поужинать, небось, не удалось?
– Точно!.. – Стенька и сам удивился, как это голод отступает и прячется перед жаждой бурной деятельности.
– Зайдем-ка, только тихонько. Мне матушка Ненила там наверняка поесть оставила – я же когда пошел этого ирода вызволять?… Она как раз ужинать собирала.
В горнице не было ни души – матушка ушла спать к дочкам в светлицу. Лишь горела скромная лампадка перед образами.
Отец Кондрат полез в печку и достал горшок-кашник.