Стенька только кивал.
В душе же снова проснулось ликование – недолго ему слушать срамословные поношения! И не подьячим он, Степан Иванович Аксентьев, сделается, а в купцы пойдет! С такими-то деньжищами!
Потому он даже не обиделся на Деревнина, а лишь, выслушав, сказал смиренно:
– Вдругорядь не стану, Гаврила Михайлович. Так ты не забудь-то насчет дельца нашего…
– Да помню, помню, – делая вид, будто дельце пустяковое, отвечал подьячий и отошел от стола.
– Перепиши, как полагается, – велел Колесников. – Ох, страдник ты, Степа, и наука тебе не впрок…
«Послезавтра!..» – отвечал ангельский глас в Стенькиной голове.
Завтра в ночь – клад отца Кондрата, послезавтра в ночь – клад боярина Буйносова!
Стало быть, нужно в эту ночь как следует выспаться.
* * *
Ни свет ни заря Третьяк прибежал к Федосьице. Он надеялся найти у нее Данилку.
После разговора с Гвоздем, когда назначили время поездки в лес сообразуясь с указанием парня, он хотел выяснить, почему вдруг это дело откладывается. Но Данилка скрылся, и лишь потом выяснилось, что он успел потолковать с Настасьей.
Зная ее норов, Третьяк хотел сперва узнать правду у Данилки, иначе бешеная девка много чего затеять может, а удержать ее, как удерживал раньше, он не сумеет.
Третьяк опоздал. Данилка уже успел, схватив засохший пирог, удрать.
Федосьица возилась с Феденькой – приготовила ушат с теплой водой для купания и чистую рубашечку. На полу лежала кучка грязных пеленок – не пропадать же теплой-то воде, за одним разом и постирать можно! Вид у девки был такой унылый, словно всех родных схоронила.
– Что так-то? – спросил скоморох.
– Да ну его! – отвечала Федосьица. – Как ночевать негде, так он и тут!
– Уж и сама не рада, что обнимала?
Она вздохнула.
– Тебе бы, девка, с Москвы-то съехать, в Твери, что ли, поселиться, где тебя не знают, – посоветовал Третьяк. – Мужа тебе надобно, дом, семью. А это – не муж. Сама ведь видишь.
– Я за него и не собиралась, – честно заявила Федосьица. – Думаешь, легко мне? Тот купец со мной чуть ли не с Пасхи жил – и обстирай его, и вкусно сготовь, и всегда к нему с лаской! А поглядишь на его бороду-то – и плакать хочется. На что мои молодые годочки тратятся?…
Больше она объяснять не стала, да скоморох и так понял: уж коли тратятся молодые годочки, так пусть хоть раз – как сердце пожелало!
– Ты не плачь, не плачь, – попросил он. – Другого наживешь. Этого в шею гони! Ты красавица, ты разумница, неужто нет и для тебя доли счастливой? Есть же!
– Счастье наше бабье – воровское, украдочкой, на малую минуточку!.. – выкрикнула она и впрямь заревела, а Феденька подхватил.