Всякий парень представляет себе заранее, как начнет девку улещать да как продолжит это богоугодное дело. Данилка, наслушавшись конюшенных баек, уже неплохо разбирался, за что и как нужно хватать. Но о том, что в такую минуту от беспокойства начнет заикаться, – и помыслить не мог.
Федосьица тихонько, зазывно засмеялась.
– А хочешь? – спросила. – Ему-то по пути, он с одной нашей девкой живет.
Данилка несколько помолчал. Хотеть-то он хотел, до такой степени, что весь горел и известное место горячим свинцом налилось. Но полагаться лишь на девичий смех тоже не мог…
– Идешь, Данила? – окликнул, уже отойдя и обернувшись, Семейка.
– А ты? – заступив Федосьице дорогу, прошептал Данилка.
– А коли скажу – нет?
Она шутила, лукавила, проказничала, прекрасно зная, что парню – невтерпеж. Но другого Федосьица еще не знала – что этот самый Данилка имеет в себе гордости, может, поболее, чем вся боярская Дума.
– А коли нет, неволить не стану! – отрубил он, куда и заиканье пропало!
И шагнул в сторону – ступай, мол, девка, куда сама знаешь.
– Экий ты! – Она склонила голову набок и вдруг показала кончик языка.
– Да уж какой есть!
Федосьица поступила с известной бабьей и девичьей последовательностью – едва навеки парня не оттолкнув, сама подошла и прижалась.
– Да Господь с тобой Данилушка! И чего это ты такой ершистый?
– Так идем, что ли? – обняв ее не своими-какими-то, деревянными руками, боясь сжать пальцы на девичьем теле, спросил Данилка.
– Да идем же, идем! Я тебя огородами проведу! Пусти!
Семейка развернулся и обнаружил такое зрелище. Данилка с Федосьицей стояли в обнимку, а Третьяк с Филаткой весело на них таращились.
– Ступай себе с Богом, Семен, прости, все еще не знаю, как по отчеству! – сказал Третьяк. – Федосьица девка разумная, в нужное время и в нужном месте твой парень будет! Все равно раньше беседы с кладознатцем мы ничего предпринять не сможем.
Семейка пожал плечами и развел руками – что, мол, с молодцом поделаешь? Пришла ему, знать, пора… Повернулся – да и ушел окончательно.
– Пройдемся-ка мы, брат Филатище, – Третьяк обнял юного скомороха за плечи. – По вечерней-то прохладце! Я – к своей дуре, ты – к своей.
– Ишь, Федосьица-то! – заметил Филатка. – Так в него и вцепилась!
– Нужна тебе больно Федосьица! Сейчас-то она еще в соку, хороша, а годика через два будет с кабацкой теребенью на драной рогожке валяться, – отвечал Третьяк. – Эх, была бы ватага как ватага – с собой бы девку взяли! Плясица-то она знатная. А теперь-то? Горе, а не ватага…
– Вот еще и с Томилой полаялись…
– Это не беда. Настасьица узнает – живо Томиле укорот сделает. Парень-то, Данила-то – слышал, что Федосьица шепнула? – он Настасье кум!