– Ну, так что же потеряли, что уцелело? – спросила, вернувшись взором к ватаге, Настасья.
– Гусли я спас, – сказал Филат, – свирелки Дуня вынесла.
– Большие накры где?
– Где большие накры? – Вопрос понесся по ватаге, стали припоминать, кто их последним видел.
Пришли к тому, что это музыкальное орудие так и осталось на дворе у Белянина.
– Ну, остался ты, Филатка, совсем безоружным!
– А я потом к купцу проберусь да и унесу, – пообещал Филатка. – Ему-то они без надобности. Он-то на торгу в накры бить и народ скликать не станет!
– Главное, Настасьица, – люди целы, – успокоительно сказал Третьяк Матвеев. – И кукол я вынес, хоть сейчас готов кукольное действо показывать.
– Да где его показывать? Тут такая каша заварилась, что дай Бог ноги из Москвы подобру-поздорову унести, – отвечала Настасья. – И надо ж было вам в это дело с краденой харей впутаться!
– Не впутывались мы, свет, – единственный осмелился ей возразить Третьяк. – Просто в Земском приказе как что, так скоморохи виноваты. Еле мы от облавы ушли, а купцу-то – расхлебывать…
– Не только купцу! – Настасья отстранила миротворца Третьяка и встала перед Томилой. – Как это вышло, что ты, смердюк, на конюхов с кулаками попер? Они – вам помогать, а вы – с ними воевать! Хорош!
Томила развел руками. Он уж и сам не понимал, как это стряслось.
– Мириться к конюхам ты не пойдешь, – уверенно сказала Настасья. – Я твои замирения знаю – как раз мордобой и выйдет. Ты, Третьяк, и ты, Филатушка, помогайте им как умеете. Куманек мой только с виду придурковат, а как начнет в деле разбираться – так откуда что берется… А тот, другой конюх?
– Семейка-то? Это, свет, из тех конюхов, что по тайным государевым делам ездят, помяни мое слово, – сразу определил Семейкино ремесло Третьяк. – Я его в драке видел. Прямо как в старине поем – а и жилист татарин, не порвется!
– Да уж, спели вы мне старину… – Настасья вздохнула. – Уходить придется. На Москве нам жить не дадут.
– А на севере ты сама затоскуешь, – возразил Третьяк. – Ты все норовишь ватагу сохранить. А иные ватаги вроде и разбрелись, кто ремеслом занялся, кто сидельцем в лавку пошел, а к Масленице, глядишь – вот она, ватага! Собрались, спелись, нарядились, прямо на улице народ собрали – не поставишь же в Масленицу на каждом углу сторожа!
– Раз в год прикажешь гудок в руки брать? – с тоской спросила она.
– Неймется тебе, ох, неймется, – качая головой, отвечал он.
Ватага присмирела – видели, что Настасья мается, помочь не умели…
– Ладно вам меня хоронить! – вдруг крикнула она. – Еще погуляем! А, Дуня? Еще за хорошего человека тебя просватаем, замуж отдадим, на свадьбе до утра плясать будем!