– К Баш-ма-ко-ву… Пе-ре-дай…
– Что передать-то?…
Умирающий произнес нечто совсем невнятное, понять удалось лишь один слог:
– Мы…
– Кто?
– Мыш-ш-шь…
– Какая мышь?
– Я… яд…
– Яд? Ядом извели? – спросил Семейка.
– Ядра… и в ко… ло…
– Еще что? Какие ядра? Да говори ж ты! Что еще?… – Данила рухнул на колени и едва не схватился за умирающего, чье редкостное уродство его уже не пугало.
– Не тронь, свет! – удержал за плечо Семейка.
Тимофей же выпрямился и заговорил нараспев, звучно и скорбно:
– Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое…
Сторожевые стрельцы были люди грамотные – услышав начало пятидесятого псалма, поняли, что в кустах под башней кончается человек. Коли по уму, то следовало бы Тимофею читать канон на разлучение души от тела, но его мало кто из мирян знает, а пятидесятый псалом помнят многие.
Богдан, все это время стоявший в сторонке, подошел, отодвинул Семейку и опустился на колени возле помирающего.
– Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя, – четко выговаривал Тимофей, от имени будущего покойника обращаясь к Господу.
Голос его уверенно набирал силу, и слова псалма разносились вдаль по реке; рыболовы, услышав, крестились; крестились и стрельцы на дальних башнях. Быть бы Тимофею дьяконом – церковь ломилась бы от желающих послушать, как он возглашает «Многая лета!».
– Отошел… – прошептал Семейка. Но руку, чтобы закрыть глаза умершему, не протянул, лишь внимательно смотрел на лицо, словно бы ждал чуда.
– Яко беззаконие мое аз знаю и грех мой предо мною есть выну, – продолжал Тимофей. – Тебе Единому согреших, и лукавое пред Тобою сотворих…
Данила искренне желал слушать псалом и сопереживать тому, чья душа сейчас, простившись с телом, готовилась в нелегкий путь. Он и повторять беззвучно слова вслед за Тимофеем начал было, да сбило его с толку «лукавое», и мысль невольно засуетилась: да кто же это? Назвал по имени, Башмакова помянул… Кто?!
Тимофей дочитал псалом, со стен донеслось разрозненное «аминь». И тут же конюхи заговорили.
– К дьяку Башмакову, стало быть? – Богдаш отстранил всех и стал отматывать полотенце.
– Т-ты что, об… обмывать п-покойников п-подрядился? – спросил, внезапно взволновавшись, Данила.
– Это не простой покойник, – Богдаш, справившись с полотенцем, сдернул с головы мертвеца шапку, и тут язва поехала со щеки куда-то вбок.
– Так я и думал, – заметил Семейка.
– Вот то-то… – Взяв эту язву сквозь полотенце, Богдаш отлепил ее и отшвырнул ее подальше. – Весь день на щеке держать-то, да на солнцепеке, – к вечеру как раз и протухнет. Гляди, Данила. Узнаешь приятеля?