Данила и рассказал про побег узников из подземной тюрьмы.
– Стало быть, тот, кто туда через заброшенный тайник пробрался и сторожа убил, теперь на Москву заявился и шкодит, – так он завершил свои похождения, старательно обходя то обстоятельство, что подбирать и утаскивать с собой джерид он не имел права.
– И все это как-то с воровскими деньгами увязано, – добавил Семейка. – Вот ты, батюшка Дементий Минич, людей по ночам посылаешь слушать да смотреть – не топит ли кто печь, не бьет ли воровские деньги, а много ли наслушали да насмотрели? А тут еще такое дельце…
Он рассказал о последних словах Бахтияра и о домыслах Желвака насчет Мытного двора.
Башмаков слушал внимательно. Когда Семейка кончил, он некоторое время помолчал, а обратился не к Семейке, а к Даниле.
– Вечно тебе неймется… И в подземную тюрьму-то ты залез…
– Узнать надобно в Разбойном приказе про тот побег, твоя милость! – воскликнул Данила. – Тогда будем знать, кого на Москве следует ловить! И где ловить!
– И когда ловить, – с легонькой насмешкой добавил Башмаков. – Только стрельцов с веревками послать останется… Вот что, молодцы. Вы как сюда пришли – так и прочь убирайтесь. Сидите на Аргамачьих конюшнях, ждите от меня вестей.
– Нам надобно завтра сбрую для аргамаков сюда привезти, государь посылал за сбруей, – напомнил Семейка.
– Там Акишев остался, вы ее в приказе получите, в книге распишитесь, а он кого иного в Коломенское пошлет. Вы же сидите в Москве. С конюшенным дьяком я сам насчет вас потолкую. Тело то спрячьте, завтра спозаранку сыщите в Кремле нищих постарше, когда по местам рассаживаться будут, их тайно отведите, покажите, может, чего сболтнут. Потом в избу Земского приказа – может, там кто опознает. Далее… Говорите, от собак покойника спасли? Поразведайте, чьи собаки. И о джеридах неплохо бы прознать – коли они такие подозрительные…
Башмаков отстранил Семейку и стал осторожно спускаться по лестнице. Хотя ночь выдалась лунная, хотя ступеньки были и широки, и светлы, свежеоструганы, однако загреметь по ним дьяку не хотелось.
– Господь с вами, молодцы! – так простился он, отпуская конюхов.
Начальный сокольник, что отвел их к Башмакову, давно спать завалился. И конюх Василий, что привел их через дыру в заборе, – тоже. А дыра кустами скрыта, а кусты в цвету и тонкой сладостью дивно пахнут, а тут еще ветер прилетел, черемухой повеяло.
От хмельного аромата у Данилы едва голова не закружилась.
– Чуешь? – с восторгом спросил он Семейку.
И тут же, словно разделяя его восторг, в кусте прямо над головой заговорил на свой лад, мудрено и выразительно, незримый соловей. Данила быстро поднял голову, но увидел лишь черные листья, сложившиеся в причудливую сквозную кайму, сквозь которую видна была чернильная небесная глубь.