Несколько спустя вошла красивая девка лет восемнадцати, одетая не просто нарядно, а богато. Головная ее повязка была густо расшита жемчугом, на высокой груди в несколько рядов лежали ожерелья, зарукавники тоже были сплошь жемчужными. Длинные и широкие рукава зеленого летника были тяжелы от золотного шитья и жемчуга. Коли не знать, что комнатная девка, можно и за боярышню принять.
– Поди сюда, Лукерья, – сказал Хотетовский. – Вот этому человеку все расскажи как на духу. Звать его Гаврила Михайлович. Он нарочно для тебя из Земского приказа приехал. Троекуров про то не знает. А ты, Гаврила Михайлович, спрашивай. Бабы – дуры, коли точно не спросить, путных речей не дождешься.
Деревнин умел разговаривать с бабами и девками.
– Ты, голубушка, меня не бойся, – так начал он издалека. – Невиновному человеку от нас обиды не бывает, а коли кто доброе дело сделал, тех еще и наградим. Наградим, Родион Яковлевич?
– Коли не врет, наградим. Моя Семеновна мастерица дворовых девок замуж отдавать.
Стенька видел красавицу сбоку и уловил движение – гладко причесанная головка вздернулась, как если бы девка решила показать норов. Понятное дело, подумал Стенька, ей такой жених, какой дворовой девке годен, не по душе.
Деревнин уразумел это не хуже Стеньки.
– Силком под венец не поведем, – успокоил девушку Деревнин. – Такой красавице не скоро жениха под стать найдешь. Сказывали, боярыня тебя любит и холит.
– Да…
– Ну так начнем же, голубушка моя, с самого начала. Отправилась, стало быть, ты на богомолье…
– Так, батюшка мой, на богомолье…
Стенька удивился – Деревнин, говоривший мягко и уважительно, нагнал на девку больше страха, чем сердитый Хотетовский. Впрочем, Хотетовского она непременно раньше встречала и слышала о нем от своей боярыни, а Деревнин был для теремной затворницы человеком новым.
– И куда же?
– В Новодевичью обитель, пешком.
Стенька удивился – там же верст пять, ну шесть, что ж это за богомольный поход? И сразу догадался – для комнатной девки, которую и со двора-то разве что в храм Божий выпускают, и то – не выходя из Кремля, Новодевичья обитель уже на краю света, особливо коли пешком идти.
– Сказывали, по обету ходила?
– Да… за боярыню мою… Молилась, чтобы ей Господь еще ребеночка послал…
– И долго ты там пробыла?
– Меня на три дня отпустили. А пришла – Господи, что деется… Все ревмя ревут… Ивановну, мамку, и Аграфену, и Аксюшеньку, и Анну Петровну – всех забрали!.. Всех, кто за боярыней моей и за дитятком ходил!
Лукерья опустилась на колени перед Деревниным и заплакала.
– Батюшка мой, – вымолвила она сквозь слезы, – найди ты злодея! Не виноваты мы, вот те крест, не виноваты! Илюшеньку пуще жизни своей берегли!