– А коли купчиха – что на мешках едешь?
– В обитель я! В Успенскую! – ничего не соображая, твердила Аленка.
– Коли Калашниковых – что ж на мешках-то?
– Вдова я! В обитель еду! Отпустите меня – я постриг приму!
– Федька, забирай! Купчиха, вдова – сжалился над тобой Господь, послал и тебе сласть!
– Дядя Епифан! – завопила Аленка, увлекаемая с дороги в глубь леса. – Дя-дя-а!..
Но не до Аленки, видать, было кучеру Епишке. Творилось невообразимое – с телег снимали увязанную кладь, кто-то, защищая, лез в драку, чей-то возник, ополоумев от шума, принялся кусаться – и взвился кистень-навязень, и ударил коня в висок маленькой, но тяжкой гирькой. И, видать, взяли уже кого-то на нож, такой дикий крик перекрыл шум схватки.
А Аленка всё еще не соображала, что догнали ее не стрельцы, которым велено доставить девку в застенок, но те портные мастера, что на больших дорогах шьют вязовыми булавами…
– Да не вопи ты, дура, – сказал Федька, – не убудет с тебя! Сейчас вот и поглядим, что ты за купчиха…
С тем и завалил.
Влажные кривые кочки подались под ней, тело наполовину вмялось – Федька, удерживая за плечи, не давал приподняться, и показалось вдруг девушке, что вот сейчас и уйдет ее головушка в болото, и сомкнется оно над хватающим последний воздух ртом!..
Аленка вцепилась было зубами в грязную руку, да попала не на кожу – на засаленный рукав.
– Ого! – Федька стряхнул ее, как малого кутенка. – Горяча ты, матушка! Это любо! Ну так вот те мой селезень!..
– Дядя Епифан! – что есть мочи завопила Аленка, чуя, что вот теперь-то и пришла ее погибель.
Но кучеру, видать, было не до нее.
Федька распахнул на ней, лежащей, ферезею, ухватился лапищей за грудь.
– Ах-х!.. Ха-а!..
Не человек – чудище дикое громоздилось на девушку, ахая и шипя от возбуждения. Жесткая борода оцарапала лицо и шею, Аленка высвободила руки, вцепилась в нечесаные космы Федьки, но оторвать его от себя не смогла.
– Ради Христа… Не погуби!
– Невелик грех, замолишь!
– Феденька, батюшка мой… – Аленка уж не соображала, что лопочет. – Отпусти, не губи!
Вдруг щекам сделалось жарко, голова поехала-поплыла, да вверх дном и перевернулась…
Шум пропал.
И всё пропало.
Очнулась Аленка оттого, что ее сильно трясли за плечи.
– О-ох… – простонала она, не открывая глаз и не желая возвращаться из небытия.
Однако слух уже проснулся, уже опомнился и, помимо воли, принимал диковинные и звучащие вперебой слова.
– Так она, выходит, девка была?
– Дурак же ты, Федька!
– Гляди, и коса – девичья…
– У людей дураки – вишь ты, каки, а у нас дураки – вона, каки!
– Бог дает – и дурак берет!