В одном узелке оказались мотки ниток – шелка сканого, шелка некрученого, шелка шемаханского, тонких оттенков, желтоватых, охристых, розовых – то, что нужно мастерице для лицевого шитья. Отдельно маленькими пасмочками лежали золотые нити – пряденое золото с продернутой шелковинкой, крученое золото – и с алой, и с лазоревой нитью, моточек волоченого золота… И там же были воткнуты иголки.
– Ах ты господи… – прошептала Аленка.
Она перебирала вышивальный приклад, радуясь каждой ниточке. Затем, отложив пестрое сокровище, стала копаться далее – нашла связочки конского волоса, на который низать мелкий, семенной жемчуг. Сам жемчуг отыскался в мешочке – семенной, известный Аленке как варгузинский, – россыпью, а довольно крупный скатный, кафимский, – на снизках.
Отдельно были завернуты серебряные дробницы – видно, хозяйка укладки собралась расшивать облачение в церковь. Аленка разложила их – не те, какие ей доводилось нашивать в оставленные пустыми меж вышивки места на бархатах и атласах, не тончайшей работы, не старые, с облаченья на облаченье перешиваемые, которые знаменил еще знаменитый жалованный иконописец Оружейной палаты Семен Ушаков, а всё же, всё же… Вот и крошечный Никола-Угодник, по высокому лбу легко признать, вот и Богородица, а старец со свитком – святой Матфей, сидит себе, Евангелие пишет…
Как давно не перебирала Аленка этих крошечных серебряных образков, таких, что на ладошку четверо помещаются!..
– Угодил ли? – глядя на нее с некоторым испугом, осведомился Федька.
Аленка повернулась к нему.
– Ну уж угодил! – поняв по сияющему личику, какую радость приволок, воскликнул он. – Ну? Там и юсы были, дядька Баловень дуванил, мне полтина досталась, а с иного дувана шистяк мне обещал знатный, чтобы не хуже других наряжаться. А коли не шистяк – так шерсно.
Аленка, всё еще улыбаясь, смотрела на него и не понимала – что такое городит?
– А дядька Баловень не обзетит! Слушай, Алена, а коли я шерсно притащу – ты мне шистяк сварганила бы? Вот ведь и иголки, и нитки есть, и ножницы там, чай, завалялись…
Она молчала.
Ей вдруг сделалось безумно весело. Федька стоял перед ней – смешной, встрепанный, долговязый, лопочущий не по-христиански, всё на свете ей попортивший да погубивший, и всё же готова была Аленка сейчас сама обнять да поцеловать его, дурака, такую радость доставил он ей подарком.
Чтобы и впрямь не броситься ему на шею, Аленка снова в укладку полезла, ширинку недошитую достала, шапочку раскроенную, убрусы, два зарукавья.
– Алена… Я ненадолго же… Ты скажи – где чего поработать? Поправить, может, чего?